Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

Максим, прислонившись к дверной притолоке, с нежностью рассматривал спящую. Он давным-давно позабыл, как в первые дни в этом новом мире размышлял о том, что вряд ли сможет полюбить чужую и незнакомую девушку — позабыл, потому что медленно, постепенно, сам того не осознавая, влюбился в Эвку без памяти. Время будто заново начало для парня отсчёт с того дня, когда дочь водяного, разбивая босые ноги о камни мостовой, бежала к нему по Карлову мосту, силясь спасти не солнце и не Золотую Прагу, а этого немного странного, но почему-то ставшего дорогим ей, чужеземца.

Правда, пану Максимилиану потребовалось ещё с полгода, чтобы действительно привыкнуть к статусу мужа, у которого вместо доброй, но непривлекательной старухи, вдруг оказалась молодая и красивая супруга. Эвка же, избавленная от проклятья, вернула и прежний свой характер — бойкий, весёлый, жизнерадостный. Её забавляло смущение Макса, который не знал, как ему следует поступать: сразу воспользоваться ли законным правом мужа, или всё-таки начать с ухаживаний и настоящего знакомства.

В конце концов, молодой капрал-адъютант выбрал второе, так что впервые в супружеской постели они оказались лишь в апреле, когда Золотая Прага утопала в белой пене цветущих садов. И прошло ещё два долгих года, прежде чем однажды в октябре жена сообщила ему, что их семью ждёт прибавление. Впервые с тех пор, как развеялось превратившее её в старуху проклятие, в глазах Эвки появились страх и неуверенность — она явно несколько дней собиралась с духом, чтобы поделиться этой новостью с Максом. К счастью, у ошеломлённого парня хватило сообразительности затолкать как можно дальше тут же накрывшие его сомнения и тревоги, и радостно расцеловать жену, которая от смущения стала пунцовой.

Впрочем, пан Резанов действительно был рад, хотя и промучился следующие месяцы терзаниями на тему того, каким родится их ребёнок, сможет ли сам Макс обеспечить семье достойную жизнь, да и вообще — сумеет ли стать хорошим отцом. Эвка же светилась от счастья и принимала все трудности беременности со своим обычным жизнелюбием, ни разу ни словом, ни жестом не дав понять о том, насколько тяжело ей приходится. Лицо дочери водяного чуть осунулось от усталости, тем более что она упорно продолжала дожидаться мужа с ночных дежурств. Фигура же осталась почти такой же хрупкой, хотя и заметно округлилась, потеряв свою прежнюю неловкую угловатость: молодая девушка превратилась в молодую женщину.

Эвка снова что-то простонала, жалобно, как готовый расплакаться ребёнок. Пушистые ресницы дрогнули, но девушка всё-таки не проснулась, только руки её судорожно сжались, сминая незаконченное вязание. Максим тихонько прошёл к креслу, опустился возле него на колени и осторожно коснулся губами тыльной стороны ладони жены. На натруженных руках виднелись свежие и уже заживающие царапинки и порезы, но ногти, как и всегда, были чистыми и аккуратно подстриженными — Эвка, в принципе очень требовательная к чистоте, следила за ними особенно тщательно.

Поцелуй был лёгким, однако пушистые ресницы тут же распахнулись, и прозрачно-зелёные глаза, ещё затуманенные сном, посмотрели на парня. Через мгновение в них мелькнуло узнавание, губы тронула улыбка:

— Макс…

— Как ты?

— Всё хорошо, — она провела ладонью по щеке мужа, и Максим, поймав руку Эвки, снова поцеловал её. Девушка взяла его руку, положила себе на живот:

— Пихается, — усмехнулся парень. — У нас всегда говорили, что раз так сильно пихается — мальчишка будет.

— У нас тоже в это верят, — она чуть повернулась в кресле: тело от долгого сидения в одной позе затекло и стало непослушным. — А ты кого больше хочешь?

— Кого Бог даст, — дипломатично ответил Максим. Эвка насмешливо сморщилась:

— Хитрый какой.

— Честное слово. Главное, чтобы здоровенький был. Ну, чтобы… — он замялся.

— Боишься? — тихо спросила девушка.

— Боюсь, — не стал отрицать Макс.

— А ты не бойся, — она чуть потянула его к себе. Парень подался вперёд, и ощутил на своих губах прикосновение тёплых губ девушки. От Эвки пахло полевыми цветами и той свежестью, которая заполняет лес после прошедшего дождя. — Я же не боюсь, — добавила она, прерывая поцелуй. — Ты ведь будешь рядом — чего мне бояться?

Хлопнула входная дверь и позади них раздался голос водяного:

— А, пан Резанов, вы уже дома! Замечательно!

Макс и Эвка обернулись. У порога стоял Кабурек, довольно улыбаясь, а рядом с ним — высокая девушка. Сначала капралу-адъютанту показалось, что это человек: смуглая, темноволосая и черноглазая, она походила на цыганку, а в том мире, откуда прибыл Резанов, вполне могла бы сойти и за латиноамериканку. Потом Максим пригляделся внимательнее, и заметил, что кожа незнакомки имеет явный красноватый оттенок, и что на голове из-под стянутых пёстрой расшитой лентой непослушных кудрей выглядывает пара небольших рожек. Девушка улыбнулась, продемонстрировав мелкие острые зубки.

— Знакомьтесь: Иренка, — представил гостью Кабурек. — Будет у нас жить и помогать по хозяйству. Эвка, покажи ей, пожалуйста, комнату, и помоги устроиться.

— Рада знакомству, пан, пани, — девушка легонько поклонилась обоим супругам. Дочь водяного приветливо улыбнулась. Муж помог ей подняться из кресла, и обе женщины вышли из комнаты. В отдалении хлопнула дверь кухни: комнатка для прислуги располагалась на противоположном конце дома.

— Пан Кабурек, — вполголоса поинтересовался Макс, — она кто? Суккуб? Чертовка?

— Почему? — искренне удивился водяной. — Иренка — вила. Хотя, кажется, прадед у неё был хохлик. По отцовской линии вроде бы.

Заметив ошарашенный взгляд зятя, Кабурек усмехнулся:

— Иренку мне порекомендовал пан Равик, со Шварценбергского острова.

— Где это? — растерянно спросил Максим.

— Вверх по Влатве, в излучине перед Вышеградом. Она из тамошнего посёлка плотогонов, сирота. Прежде тоже работала на сплавах, но однажды неудачно попала между плотами, повредила спину и чуть не утонула. Пан Равик её вытащил, вылечил. Иренка как раз собиралась вернуться на плоты, но он посоветовал ей повременить и пока устроиться на работу полегче — а тут как раз нам понадобилась помощница.

— Пан Равик — водяной? — уточнил Макс. Тесть деловито