Первый БПЛА Второй Мировой - Максим Арх

— Мы? — насторожился младший лейтенант.

— Конечно, — спокойно произнёс голос. — Или вы сомневаетесь, что я на вашей стороне?

— Сомневаюсь, — отрезал Кудрявцев. — Я не знаю, кто вы, откуда взялись, откуда у вас этот самолёт и каковы ваши намерения.

— Отвечаю по порядку, — раздалось из темноты. — Я уже вам сказал: меня зовут Николай. Я не из этих мест. Самолёт… вернее, устройство, разработано моими товарищами, которые в данный период времени, отсюда очень далеко. Что же касается намерений — сейчас, увидев ваше отчаянное положение, у меня есть лишь одно желание: помочь.

Сергей скривился.

— А почему я должен вам верить?

— А почему бы и нет? — парировал голос. — Что вы теряете? Будь я за немцев, не стал бы разговаривать. Просто передал бы им ваши координаты, и вот тогда уж действительно было бы всё. Но я-то это не делаю, и можете мне поверить — не собираюсь этого делать и в дальнейшем.

С этими словами трудно было спорить. Но Кудрявцев знал, что немецкая разведка — особенно Абвер — мастера уловок и провокаций. Об этом им не раз говорили инструкторы в разведшколе — враги могут разговаривать и ласково, и по-дружески, а всё лишь для того, чтобы вытянуть нужную информацию.

Он озвучил свои подозрения вслух. И очень удивился, когда голос неожиданно рассмеялся — негромко, но с какой-то живостью, даже человеческой теплотой.

— Хорошо, допустим, я за немцев и хочу вас «перевербовать». Скажите, какую ценность вы собой представляете? Я не про личность, а чисто с точки зрения военной пользы. Если бы вы были разведчиком за границей, то это было бы другое дело. В таком случае тот же Абвер, завербовав вас, мог бы кормить ваш «Центр» дезинформацией — это хотя бы было бы понятно. Но вы не за рубежом. Так какой смысл в вашей вербовке? Давайте просто прикинем чисто гипотетически. Ну, завербую я вас, но ведь на это уйдёт уйма времени. А потом что мы с вами будем делать? Забросим туда, куда вы летели, но не сумели попасть? Ну, допустим, что это произошло и вот вы там, в этом скажем партизанском отряде, например, через пару недель оказались весь такой завербованный и готовый всех и всё сдать новым кураторам. И что, вам то партизанское начальство сразу доверит все тайны, если вы неизвестно где пропадали полмесяца? Да нет — вас будут проверять от и до, пытаясь поймать на противоречиях в показаниях. И, скорее всего, очень скоро вы на чём-нибудь да проколетесь, по-другому и быть не может. Самолёт исчез, лётчики и другие члены группы пропали, а вы живой-живёхонек, появляетесь неизвестно откуда: «Здрасте! Это я!». Да ваш «Заря-1» такую вам проверочку устроит, что ни один Абвер не выдержит, ещё и завидовать будет. А если каким-то чудом и пройдёте её, то впоследствии всю жизнь будете под подозрением, и, конечно же, к секретам вас в дальнейшем никто не подпустит. И доверять не будет. Так что не мучайте себя — я не из немецкой разведки.

Сергей задумался. Озвученные аргументы звучали вполне правдоподобно. Но привычка не верить сразу сидела в нём крепко.

— А из какой? Японской? Английской? — резко бросил он, решив взять собеседника «на слабо».

— Нет, вовсе не из разведки, — спокойно ответил голос. — Я студент. Будущий инженер. Просто так вышло, что сейчас летающее устройство оказалось у меня.

Эта фраза сбила Кудрявцева с толку.

«Студент? Инженер? Война, кровь, немецкие собаки, и тут — какой-то студент, говорящий через летающий механизм… Ну разве это не фарс⁉»

В другой раз он бы обязательно с удовольствием посмеялся над этой комедией, если бы не было так жутко.

— Но как вы меня выведите, если вокруг темно? — спросил он с нажимом, пытаясь поймать в голосе ложь.

— Скажу вам направление и буду корректировать.

— А вы…вы можете видеть в темноте! — вдруг догадался Кудрявцев, вспоминая, как странно легко тот маневрировал в ночи.

— Точно, — подтвердил Николай. — Вы правильно угадали. Только я-то сам видеть не могу, а вот беспилотник — может. Так что ночь нам не помеха. Поэтому, если вы наконец решитесь, и мы поторопимся, то, думаю, вполне смогу вывести вас из западни.

Сергей молчал, в который уже раз вглядываясь в темноту. Снова послышался лай. В груди в который уже раз сжалось. Он понимал: ещё немного — и их найдут.

— А что взамен? — хрипло, будто через силу спросил он, решаясь.

— Ничего, — спокойно ответил голос. — Только удовлетворение от того, что помог нашему воину.

Кудрявцев насторожился. Слова прозвучали искренне, без показного пафоса, как будто тот действительно считал себя частью общего дела.

— И что будет, когда… если я выберусь? — спросил он.

— Да ничего. Идите потом куда хотите. Я мешать не собираюсь. А сейчас напоминаю — немцы уже рядом. Если не поторопитесь, шансов выжить у вас почти не останется.

Всё, что происходило, походило на бред. Летающая «жужжалка», голос неизвестного, уверяющий, что он «не из этих мест», и при этом говорит как свой.

Но что, если это действительно шанс? Пусть странный, невероятный, но шанс.

«Ладно… — подумал он, глядя в окно, где дрожали отблески луны. — Поверю. Пока поверю. А там видно будет».

И он пошёл в темноту…

От очередного за последний час предложения голоса выкинуть радиостанцию младший лейтенант категорически отказался. Это было единственное, что связывало его с миром, частью которого он ещё надеялся быть. Ведь сломанную рацию, возможно, всё ещё можно было починить. И тогда…

Он не знал, что будет «тогда», а просто шёл уже несколько часов, спотыкаясь и временами теряя равновесие. В сапогах хлюпало, ноги налились свинцом, а одна из них — та, что была ранена, плохо слушалась.

Всё это время беспилотник парил впереди — тихий, как ночная птица. Только тонкое гудение пробивалось в паузах между шагами и стуком сердца. Шёпот из динамика, сдержанный, но уверенный, направлял его короткими командами, словно опытный командир, ведущий разведчика через минное поле.

— Дальше держитесь левее, — шептал он. — Там просёлок, идите по кромке, не выходите на открытое место.

Младший лейтенант слушался. Он давно уже не пытался рассуждать, просто выполнял указания. Сил на размышления попросту