Блудные братья - Евгений Иванович Филенко

– Эрику придется встать в очередь, – хмыкнул Кратов. – Нынче за ней присматривают пятнадцать процентов всех эхайнов нашей Галактики.

Понтефракт ткнул пальцем в пульт, изображение ожило. Карнера пела хрипловатым ломким голосом, неряшливо выговаривая слова и глотая окончания:

…Many times I've lied

Many times I've listened

Many times I've wondered

How much there is to know…[17]

– Архаичный репертуар, – сказал Понтефракт, словно извиняясь. – Двадцатый век. Акустическая гитара. Какие-то барабаны… Ну, вы сами слышите.

– Мне нравится, – рассеянно отозвался Кратов. – Можете известить эту девочку, что она будущая баронесса. – Он поразмыслил. – Но все же пусть научится петь, авось и в герцогини выйдет…

10

Когда на башне Магистрата колокола старинных часов пробили девять, Кратов вышел на крыльцо бара.

На набережной Тойфельфиш не было ни души. За дальним парапетом, вечно невидимый, вечно всем недовольный, привычно гудел океан. Из узких проулков ему согласно подвывал ветер. Дождь закончился, на темном небе не осталось ни единой тучки, все три луны представали во всем своем сомнительном великолепии, словно чересчур высоко подвешенные уличные фонари. В теплом влажном воздухе пахло свежевымытой листвой.

«Спасибо, матушка Тритоя, – с умилением подумал Кратов. – Хотя бы раз ты встретила меня добром и лаской, а не окатила из тазика с головы до ног! На сей раз ты нарочно подготовила прекрасный вечер в романтическом духе. Сейчас ко мне придет любимая женщина, и мы будем гулять по набережной всю ночь и любоваться звездами. Что может быть романтичнее? Для чего, в конце концов, существуют океанские набережные и звезды?.. А может быть, мы просто добредем твоими улочками до ближайшего отеля, где и останемся до рассвета – что не так романтично, но не менее приятно».

Над мокро поблескивающими крышами со стрекотом пронесся гравитр и канул в сторону площади Морского Змея. «Вот и она, – внутренне затрепетав, отметил Кратов. – Боже, наконец-то… На Юкзаане я и не вспоминал о ней, а теперь считаю мгновения до встречи. И трясусь от страсти, как сопляк на первом свидании».

Призрачная, хрупкая фигурка в тонкой черной накидке возникла из-за поворота.

«Идменк, я иду!»

Она тоже увидела его. Войдя в пляшущее пятно света под фонарем, Идменк откинула капюшон. Он успел разглядеть смеющиеся фиалковые глаза в ореоле фантастических сиреневых волос…

«Женщин с сиреневыми волосами не бывает. Я не женщина, я юффиэй».

Странный, чужеродный звук мимолетом вплелся в заунывное пение непогоды. Словно хрустнула надломленная сухая ветка.

Идменк остановилась на полпути, натолкнувшись на невидимое препятствие…

Он был уже рядом и успел подхватить ее прежде, чем тело ее коснулось брусчатки.

И отчетливо, как никогда в жизни, до рези в глазах, увидел, как теплый свет ее живой ауры стремительно тает в черной пустоте.

Мир застывал, делался плоским, словно рисунок в две краски – черную и серую…

– Нет! – пробормотал он. – Не надо!

Выпрямился, бережно прижимая свою невесомую ношу к груди. Опрометью кинулся к дверям бара, откуда струился рассеянный свет.

Уже на пороге, ощутив что-то враждебное, какую-то смутную угрозу, бессознательно оглянулся.

…Почти сливаясь с серыми сумерками, лишенная объема и цвета, приземистая тень возникла перед ним на малую долю секунды. Короткая рука выпросталась из бесформенного плаща и угрожающе воздела несуразно длинный корявый палец. И сгинула…

Может быть, ему это показалось.

Чужие голоса и лица внезапно врывались в его сознании, чтобы тут же уйти прочь и исчезнуть. И снова смыкалась сплошная серая пелена (однажды он уже видел такую – в дальней, прошлой жизни, на борту рушащегося в великое Ничто, без берегов и пределов, мертвого космического корабля), а посередине этой серости – бледное, застывшее, едва узнаваемое лицо. Восковая маска с погасшими глазами, скорее похожими на два осколка цветного стекла – такими же прозрачными и безжизненными.

Кто-то попытался разжать его руки.

– Константин, – услышал он голос Понтефракта. – Это медики… позвольте им.

Он наконец выпустил ее. Лицо-маска отдалилось от него и пропало. Серая пелена схлопнулась перед глазами, как прореха, стянутая невидимой нитью.

Откуда-то с того света до него долетали обрывки фраз и долго носились в ватной пустоте:

– …психодинамический шок… женщина-юфманг… через полминуты будет в порядке…

– Костя, – снова пробился голос Понтефракта. – Вы меня слышите? Считайте до тридцати, и вам будет легче. Это чары, они скоро пройдут…

«Я не хочу, чтобы они проходили», – подумал он. Это была первая связная мысль с того момента, как Идменк умерла у него на руках.

Серый туман понемногу рассеивался, наполняясь призрачными, нелепо дергающимися контурами человеческих фигур. Голоса сливались в общий невнятный шум. Сделавшийся в одночасье плоским и черно-белым мир оживал, обретая объем и цвет. А с ним оживала и замороженная боль.

Он сидел привалившись к стене, в руке у него был стакан с водой, напротив стоял Понтефракт, бледный и еще сильнее всклокоченный против обыкновенного, а за ним толпились какие-то совершенно незнакомые люди.

– Где она? – услышал Кратов собственный голос, доносившийся словно со стороны.

– Наверное, уже в клинике, – сказал Понтефракт. – Здесь недалеко есть прекрасная муниципальная клиника. Но надежды нет, Костя. Она умерла сразу. Стрела из арбалета в основание черепа, какой-то варварский яд… – Он нахмурился и замолчал.

Высокий, изможденного вида человек в мокром плаще, навис над Кратовым.

– Ферн Брайс, – назвался он. – Я комиссар континентальной полиции города Тритоя. Вы должны дать показания…

– Что я должен дать? – вяло переспросил Кратов.

– Ничего, – быстро проговорил Понтефракт и оттер явно недовольного комиссара плечом. – Я позже сам все объясню полиции. Преступник известен, мотивы ясны…

– Юфманги? – с горькой миной осведомился комиссар Брайс и, получив утвердительный кивок, удалился.

– За что? – спросил Кратов. – Почему ее, а не меня?

– Это же юфманги, – словно извиняясь, промолвил Понтефракт. – У них свои законы. На Яльифре, где они живут, убийства за измену семейным узам в порядке вещей. Да что я вам рассказываю, вы же знали, на что шли. Наверное, он… супруг вашей женщины… уже сдался своему консулу. Ему ничего не грозит. Вот если бы он вас задел – тогда конечно…

Стакан с тонким звоном выпал из онемевших пальцев.

Кратов обхватил голову руками, уткнулся лицом в колени. Огромный ржавый и совершенно тупой нож где-то глубоко внутри пытался распилить его сердце на две половинки.

– Почему, почему, господи?!

Понтефракт торчал над ним истуканом, беспомощно шевеля