Диктатор - Сергей Александрович Снегов

class="p1">- Садитесь! - приказал Гамов Маркварду. Не сомневаюсь, что злые насмешки Торбы больно задели Гамова, но он вел свою линию, в ней было место и для издевательств над собой. А мне Вилькомир Торба начал нравиться. Этот человек не праздновал труса. Он понял, что расправы не избежать, и мольбами не отделывался от гибели, а в последний раз постарался ублажить тело и дух: вкусно поел, громко поиронизировал над своими врагами. - Садитесь, Марквард! Обсуждение продолжается. - Понсий сел. Гамов продолжал: - Насколько слышу, Торба, любимым вашим аргументом против противников является обвинение в глупости. Очень обидное обвинение. В политике глупость горше преступления. Начнем с меня и моих товарищей. В чем вы открыли нашу политическую глупость?

- Философских проблем вашей политики сейчас касаться не буду… А конкретно - в отношении ко мне. Объявили розыск, заставили прятаться черт знает где, собираетесь отдать меня в руки моих врагов либо в жуткие когти ваших гонсалесов… Чем не глупость?

- А чем глупость? Вы изменник…

- Вот это и есть глупость - считать, что я изменник. Кому я изменил? Собственному народу изменил? Даже такой олигофрен, как мой уважаемый оппонент Понсий Марквард, не обвинит меня в измене народу, на это и его глупости не хватит. Он скажет то, что уже тысячекратно твердил, - что его программа лучше. Что она отвечает воле большинства, что я опираюсь на меньшинство - интеллигенцию, всяких там художников, изобретателей… А я отвечу, что народ голосует всегда за меня, а не за него. Видеть что-либо другое в наших с ним взаимоотношениях - это и есть глупость.

- Вы изменили союзу Патины и Латании, хотя сами же спровоцировали войну с Ламарией и Родером, а за ними и с Кортезией.

- Правильно, спровоцировал. Патина нуждалась в возвращении западных земель, населенных патинами, а не ламарами. Это вековечная мечта нашего народа. Я выразил волю народа, а не изменил ей. Меня тогда поддержали и Марквард, и Милошевская. Нет здесь измены, диктатор.

- А то, что вы перешли к кортезам, ударили в спину нашей армии? Не забывайте, что я командовал корпусом, который по вашей вине оказался во вражеском окружении и потом с тяжелыми боями прорывался к своим.

- Гамов! Давайте рассуждать честно. Я изменил тем, с кем подписал договор о союзе, - президенту Латании Артуру Маруцзяну и маршалу Антону Комлину. Изменил потому, что они оказались в военном смысле бездарностями, вели к гибели и мою родину, и свою страну. Сохранять союз с такими типами было больше чем глупостью! Именно потому, что я не изменник, я изменил союзу с Маруцзяном. И в этом качестве оказался не один. Нашлись у меня умные и бесстрашные последователи, они повторили мое решение.

- Кто они, эти ваши последователи?

- Вы, диктатор! Вы и ваши друзья. Именно вы изменили Маруцзяну. И не только изменили своему правительству, но и посадили его в тюрьму.

Впервые в этой дискуссии Гамов сразу не подыскал ответа. Торба спокойно продолжал:

- Вот вы и сами видите, диктатор, что мы с вами едины в наших действиях, только вы пошли дальше, чем я, и оказались счастливей. Как же теперь не назвать ваше поведение глупостью? Не объявлять розыск преступника и предавать в руки врагов, а пригласить меня вернуться, снова вручить мне власть, снова восстановить наш разорванный союз - вот единственно умная линия… Дружба патинов и латанов - историческая необходимость, это понимает каждый патин. Я мог разорвать с Маруцзяном и Комлиным, потому что они катились в пропасть, но зачем мне рвать с вами, победителями? Только с вами я могу исполнить нашу мечту - объединить всех патинов. Это понимаю я, этого не понимаете вы. Поэтому вы повесите меня или утопите в навозе. Чем не глупость?

Гамов уже справился с минутным замешательством.

- Вы так уверены, что вас повесят или утопят, Торба?

- Был бы рад, если бы этого не случилось. Но одно то, что вы пригласили с почетом за свой стол моих врагов, а меня, не дав переодеться и умыться…

- Вы тоже сидите за одним столом со мной и с ними. Хотя и довольно грязный, не отрицаю…

Понсий Марквард не вынес урагана в душе и вскочил. Он органически не мог говорить сидя - видимо, не хватало воздуха на крик. И сейчас он заорал во всю мощь своего гигантского рта:

- Хватит, диктатор! Мало того, что насильно за один стол… Еще выслушивать клеветнические бредни! Прекратите недостойный спектакль! Под стражу этого человека и немедленно передать его нам. На меньшее мы не согласимся. Ясно?

Гамов уже достаточно «нагрелся», этого вспыльчивый Понсий решительно не понимал. Мы с Прищепой переглянулись. У Гамова было точно такое лицо, как в конце разговора с Данилой Мордасовым. И ситуация складывалась похожая. Но Гамов запроектировал другой финал. Он властно скомандовал:

- Марквард! В последний раз предупреждаю - не сметь подниматься без моего разрешения! Ненавижу, когда передо мной торчат чурбанами!

Но Марквард не сел. Он готовился еще что-то прокричать, но его остановила Милошевская. Бледная, разъяренная, она тоже вскочила, низкий ее голос звучал на самых низких нотах.

- Стыдитесь, диктатор! Мы надеялись на сотрудничество, а вы организовали комедию дружеской встречи с изменником! Объявляю, что, если вы отвергнете наши требования, мы немедленно удалимся.

- И обратимся к народу с сообщением, что вы отвергаете сотрудничество с нами - и потому мы отвергаем сотрудничество с вами, - вызывающе добавил Марквард.

- Это ультиматум? - холодно уточнил Гамов.

- Ультиматум! - бросил ему в лицо вождь оптиматов.

Взрыва ярости, так обычного у Гамова в трудных спорах, все же не произошло. Ярость не была запланирована в программе беседы Гамова с вождями патинов. И хотя приступ бешенства уже подкатывал к горлу, Гамов не дал ему выхода. Он обратился ко мне и Прищепе:

- Помогите, не понимают меня! Говорим как бы на разных языках.

Павел, наверно, был заранее посвящен в сценарий беседы.

- Ваш язык им непонятен, диктатор. Надо найти человека, язык которого был бы уважаемым оптиматам более доступен.

- Отличная мысль! - Гамов повернулся к своей охране. - Старшина Варелла, переведите на свой язык мою просьбу лидеру оптиматов Понсию Маркварду не вскакивать и спокойно участвовать в общей беседе.

Варелла четким шагом, как на параде, пошел на Маркварда и встал перед ним. Тощий Марквард был выше солдата, но от Вареллы, плотного, массивного, шло излучение почти звериной силы. Руки Вареллы сжались в кулаки.

- Садись, не то усажу! - грозно произнес Варелла, и его рука стала медленно подниматься. И в такт вздымающемуся кулаку