И грянул град - Лориана Рава

Уайн поначалу смутился от такой откровенности, но потом добавил:

-- Имя лучше и из соображений безопасности не раскрывать. Не так уж важно и знать остальным, как тебя на самом деле зовут.

-- И это тоже, хотя многим этот факт обиден для самолюбия. Хотя что тут обидного? Пусть бы я даже доверял вам как самым лучшим друзьям, но вот если тебя вдруг схватят и потребуют выдать моё имя, выбор перед тобой встанет очень нелёгкий. Поэтому тебе лучше не знать его. Однако, похоже, что ты и сам своим товарищам не очень доверяешь... Почему?

-- Я их знаю слишком мало, судьба свела несколько дней назад. Впрочем, есть среди них один, кому сам Саири не доверяет. И не без оснований. Но как ты сам это понял, что у нас доверие слабое?

-- Догадываюсь, что я и для вас неожиданная и неприятная обуза и что по поводу меня есть разногласия.

-- Я понимаю, что мог бы оказаться в таком же положении, что и ты. Но людям, которые никогда не сваливались беспомощными, трудно понять человека, оказавшегося в такой ситуации. А я таким был, потом выкарабкался. И ты выкарабкаешься. Так что давай к делу -- чего хочешь? Есть, пить, нужду справить? Мочу твою я лекарю отнести должен, так что если можешь -- давай.

После завершения всех бытовых процедур и прикладывания льда Асеро сказал:

-- Всё-таки тебе я доверять могу. Это очень важный критерий -- если ты готов позаботиться о товарище и делать для этого самые неприятные вещи, то ты надёжен. Тебе бы я мог открыться.

-- А я и так знаю кто ты. Хотя ты едва ли помнишь меня, Асеро. Я -- Уайн.

-- Почему же, я помню тебя -- твои кудри с проседью трудно забыть. Да и потом Инти порой вспоминал о тебе. Тебе, наверное, сейчас больше всех обидно...

-- Почему же больше всех? Чем я лучше остальных?

-- Ну как же? Ты отдал здоровье и молодость, пожертвовал даже личным счастьем, ибо у тебя не было оснований надеяться, что невеста будет хранить верность мёртвому, чуть саму жизнь не потерял, чудом вернулся, а всё-таки случилось то, что случилось.

-- Ну, в этом смысле многим должно быть обидно. Многие всю свою жизнь посвятили стараниям на благо родного государства, а теперь крах. Тебе тоже должно быть безумно обидно.

-- Скорее я думаю о том, что сделал не так, или не сделал из того что должен был. И даже не могу сказать, где именно совершил роковую ошибку.

-- Мне лично ещё повезло. Сам не вляпался, и жену с детьми от расправы увёз. Тебе тут повезло меньше.

-- А твои родители?

-- Им ничего не грозит. Точнее, грозит не больше, чем простым тавантисуйцам. Я уехал с женой и детьми, в том числе, и чтобы их не подставлять.

-- А мою мать сожгли живьём у меня на глазах, -- мрачно сказал Асеро, -- сожгли беспомощную беззащитную старуху, вся вина которой в том, что она дала мне жизнь когда-то.

-- Они поставили тебя перед выбором, жизнь матери или предательство?

-- Да.

-- Слов нет! Понимаю, каково тебе... Но думаю, что твою мать бы не пощадили в любом случае. Англичане стариков не щадят, считают их бесполезными...

-- Да, я знаю, что тут был прав. И всё-таки я виноват, что не сумел предотвратить то, что случилось. Не смог уберечь ни себя, ни других.

-- Может, и не виноват. Похоже, всего этого и в самом деле не могло не случиться. Вы там наверху могли только отсрочить момент, но не предотвратить...

-- Почему ты так думаешь? -- спросил Асеро, даже немного привстав от удивления.

-- Я не случайно поначалу скрывал от родных и знакомых истинные причины моего пребывания за границей, говорил, что был в рабстве... Потом, когда всё-таки всё вскрылось... я в глазах родни был чуть ли не опозорен. Точнее "опозорен" -- не то слово... Ну, в общем, меня осудили.

-- Осудили? За что?

-- За то, что я поставил для себя Родину выше спокойствия и счастья родных, выше собственного благополучия и карьеры. Меня потом мать отчитывала: мол, какой я инка, инки много работают, инки у всех на виду, а я шатался не пойми где и не пойми зачем... Ну, то есть, я не прав, потому что вместо того, чтобы думать о собственной выгоде, наоборот, жертвовал всем... Но если люди не готовы жертвовать собой ради других, то рано или поздно они окажутся бессильны перед врагом, даже имея на руках оружие и всё необходимое для защиты. Если просто нет воли...

-- Так ты думаешь, дело в этом? А почему так?

-- Не знаю. Я изучал звёзды, а не науку о мудром государственном устройстве, впрочем, даже те, кто изучал это, едва ли что смогут ответить.

-- Иными словами, ты думаешь, что наша беда -- в трусости? А ведь ты прав. Если бы носящие льяуту согласились тогда на изоляцию от всего мира, ничего бы этого не случилось. Да, лично я изоляции не боялся, но большинство носящих льяуту боялись этого шага, и вот результат -- они мертвы. Великий Манко говорил, что только наши собственные ошибки способны погубить нас.

-- Знаешь, Асеро, а я не считаю тебя виновным в чём бы то ни было. Всё равно это всё случилось бы раньше или позже. Я понял это, когда моя мать и мои братья осудили меня. А ты... что мог сделать ты, чтобы люди думали не о себе и своих личных делах, а обо всей стране в целом?

-- Может, и так. Однако доля моей вины тут всё-таки есть. Не углядел. Дело не только в личных делах. Тревожные звоночки были заметны ещё во время войны с каньяри. Когда те начали громить кечуа, наши люди поначалу даже не сопротивлялись почти. Нет, конечно, когда вооружённые до зубов отморозки врывались в селение, то их жертвы пытались защититься, но заранее к обороне не готовился никто, так что эти отчаянные попытки почти не помогали. А не готовились ни к чему такому заранее потому, что были уверены -- "стоит быть хорошими, и тебя пощадят".

-- Именно так и рассуждала моя родня, -- угрюмо согласился Уайн.

-- Мы старались воспитать "хороших людей", и теперь пожинаем плоды своего воспитания, -- сказал Асеро с горькой иронией. --