Режиссёр из 45-го - Сим Симович

Анна Фёдоровна поставила на стол миску с борщом, хлеб, сало, солёные огурцы, масло. Разлила борщ по тарелкам — густой, красный, с большим куском мяса и сметаной.

— Ешьте, не стесняйтесь, — она села напротив. — Алиночка, ты борщ любишь?

— Очень люблю, — Алина взяла ложку. Попробовала, и лицо её просветлело. — Боже мой, как вкусно! Я такого давно не ела!

— Ешь, ешь, деточка, — Анна Фёдоровна сияла. — Я могу ещё добавить, если хочешь.

Они ели молча. Алина явно наслаждалась — борщ был и правда отменный, как могла приготовить только мать. Володя смотрел на них двоих — на мать, которая с нескрываемой нежностью поглядывала на Алину, и на Алину, которая постепенно расслаблялась, перестала нервничать.

— Алиночка, — заговорила Анна Фёдоровна, когда все доели, — а расскажи мне о себе. Володя говорил, что ты в училище учишься?

— Да, на третьем курсе, — Алина кивнула. — Художественное училище. Скоро защита диплома.

— И что рисуешь? Портреты? Пейзажи?

— Разное, — Алина оживилась. — Сейчас работаю над серией городских пейзажей. Москва после войны. Хочу передать... как бы это сказать... надежду. Город разрушен, но люди строят, восстанавливают, живут. Вот это и хочу показать.

Анна Фёдоровна слушала, кивая:

— Умница. Доброе дело делаешь. Людям сейчас нужна надежда. Нужно видеть, что жизнь продолжается.

— Вот именно, — Алина улыбнулась.

— А родители у тебя есть, деточка?

Алина потупилась:

— Нет. Погибли давно. В тридцать седьмом. Бабушка воспитывала, но она умерла в эвакуации. Я одна.

Анна Фёдоровна охнула, встала, обошла стол, обняла Алину:

— Ох, сироточка ты моя... Бедная девочка. Одна-одинёшенька.

Алина прижалась к ней, и Володя увидел, как в её глазах блеснули слёзы:

— Я привыкла уже. Давно одна живу.

— Ну нет, — Анна Фёдоровна гладила её по голове. — Теперь ты не одна. Теперь у тебя есть Володя. И есть я. Будешь ко мне приходить, как к родной матери. Я тебе и борща наварю, и пирогов напеку, и рубашки постираю, если надо.

Алина тихо всхлипнула. Володя почувствовал, как у него самого к горлу подступил комок. Вот она, настоящая материнская любовь — без слов, без расспросов, просто принять чужого ребёнка как своего.

Анна Фёдоровна вернулась на своё место, достала платок, вытерла глаза:

— Ладно, хватит слёзы лить. Давайте лучше чай пить. Я пирожки вчера пекла с яблоками. Володя их любит с детства.

Она поставила на стол чайник, тарелку с пирожками. Разлила чай по чашкам, положила в каждую ложку мёда.

— Алиночка, а Володя тебе про себя рассказывал? Какой он был в детстве?

— Мам, — Володя покраснел, — зачем...

— А что зачем? — Анна Фёдоровна лукаво улыбнулась. — Пусть девочка знает, за кого замуж выходить собирается.

— Мам!

Алина засмеялась — впервые за вечер звонко, искренне:

— Я хочу послушать!

— Вот и я говорю — надо, — Анна Фёдоровна устроилась поудобнее. — Значит, так. Володя в детстве был мальчишка хулиганистый. Тихий, вроде, а проказ натворит — мама не горюй.