Never Fade Away - Барышников

С силой обхватив плечи Джонни, Ви, дрожа, прижал его к себе, крепко, словно самое дорогое, что было в его жизни. Впрочем, именно так дело и обстояло. Вплел пальцы в мягкие длинные волосы, наощупь нашел ртом рот рокера, оцарапываясь о щетину, но не поцеловал. Замер, чутко ловя дыхание.

Затопило ранящее ощущение дежавю, и наемник вспомнил, как когда-то, сто лет назад, в первый раз восторженно коснулся этих сухих обветренных губ в заброшенном отеле в Пасифике, и чуть не умер, блять, от выворачивающего наизнанку счастья. И счастье это не утихало, не тускнело, никуда не уходило. Росло, ширилось, становилось лишь ярче, полнее. И, казалось, что никаких пределов ему не было.

— Я не хочу, чтобы кто-то отдавал свою жизнь за нас, Джонни. Ни Бестия, ни Альдекальдо, — выдохнул Ви тихо в родной рот, пальцами перебирая темные пряди, лаская невесомыми движениями кожу головы. Он наконец-то нащупал причину того, почему так буксовал не в силах решиться — не мог обречь на смерть кого-то ради своего спасения. Не мог привлечь к этой ебанутой истории невиновных, готовых пострадать или обнулиться за них. Альдекальдо пойдут за соло, считая его семьей, конечно же. Бестия пойдет за Джонни, старым чумбой, чувствуя себя обязанной ему за предательство полувековой давности. Кто из них не вернется, оставшись тяжелым грузом, незаживающей раной, вечной виной? — Микоши — наше дело. Не их. Это было бы бесчестно и жестоко.

Качнувшись вперед, рокер усмехнулся почти неприметно, коснулся его губ мягко, буквально мазнул, отерся, словно пробуя в первый раз, но потом все же выдохнул рвано и прижался плотнее, медленно проникая языком глубже, втягивая Ви в неторопливый чувственный изводящий поцелуй. Обнял обеими руками за поясницу, оглаживая ладонями спину, сжимая пальцами кожу под футболкой.

Почти слившись в одно целое, они делили дыхание, запахи и тепло на двоих. Терялись в прикосновениях, ласке и неге. Терялись без остатка друг в друге.

И тягучий этот изнемогающий экстаз все длился и длился, обжигал каждое нервное окончание, бросал дрожь по телу. Наемник ощущал, как сердце его бьется, заходясь на износ, почти выскакивает из груди. Глотку перехватывало и кололо, словно в горло ему сыпанули острейших лезвий или игл. Но он был парадоксально счастлив до невыносимой боли. В последний раз. Так, как больше никогда в жизни, сколько бы ее там ни оставалось. И испытывал невозможное горе — не пережить, не впитать, не отвернуться.

— Да, — выдохнул в его губы наконец Сильверхенд глубоко и тяжело, прервавшись, но не отстраняясь. Улыбнулся внезапно и ослепительно, кривовато и жарко, азартно и открыто, глядя в лицо наемника своими раскосыми глазами. И в них пылали потрясающие огонь, страсть и решительность. Жизнь и энергия. — Ты прав. Это наше дело. Мы можем пойти вдвоем. Это будет самоубийственный и легендарный поход. Ты, я и Арасака-Тауэр. Звучит, конечно, как припевы в песнях Керри, но будет феерически заебись, это я тебе обещаю. Войдем к этим ублюдкам с главного входа и пробьемся на нижние этажи. Микоши глубоко под землей. Нам нужно только найти нужный лифт. Если фарфоровая сука не спиздела.

И наемник, все еще ощущая восхитительный вкус родных губ, дыша рокербоем, буквально проникался, пропитывался его уверенностью и пылом, чувством правильности пути. Да, это будет форменный суицид, но не так ли обычно дело и обстоит? Хочешь поступать принципиально, с честью, а не быть жалкой трусливой шкурой, — готовься к пиздецу. И в измученное сознание Ви наконец-то опустился прохладный прекрасный покой. Никто не пострадает. Они поступят верно, честно, так как и должно. И если им суждено будет погибнуть — они погибнут вместе, не утянув за собой никого из непричастных. И в этом была истинная красота. Та, что не померкнет никогда.

Что же, штурм Арасака-Тауэр маленькой победоносной армией из одного умирающего человека с двумя сознаниями? Почему бы и нет?

Отличная ночь для подвига. Отличная ночь для смерти. Ничуть не хуже, блять, других.

На миг в голове всплыла когда-то оброненная Бестией фраза, запавшая соло в память: «Для Джонни романтическое свидание — это налет на штаб-квартиру «Арасаки».

— Звучит скорее как первое свидание. Никак это оно и есть? — все еще видя лицо рокера прямо перед собой, настолько близко, что даже расплывались любимые черты, которые наемник узнал бы и через тысячу лет, Ви, глядя в сверкающие глаза Джонни, улыбнулся в ответ неожиданно широко и легко, хотя все еще и щурился, подрагивая от раздирающей головной боли. Потому что невозможно было не улыбаться в ответ на это пламя, в ответ на эти изящную легкость и непоколебимую уверенность. В ответ на эту огненную свободу и несгибаемую волю.

— Думаешь, рановато? — деланно задумчиво нахмурившись, словно сомневаясь, рокер приподнял одну бровь, но после ухмыльнулся иронично, подъебисто и, напоследок прижавшись еще раз быстро и резко своими губами к губам соло, — привычно стукнулись зубы о зубы — поднялся на ноги. Утвердился знакомо над Ви, протягивая крепкую, крупную ладонь, обвитую полосатой коброй. Блеснули серебром в неоновых всполохах массивные перстни.

— Не, самое время, Джонни, — отзеркалив совершенно идентично азартную ухмылку, наемник кивнул уверенно и принял протянутую руку, цепко обхватывая пальцами татуированное предплечье, поднимаясь на нетвердые ноги. — Как раз в нашем стиле.

Never backing down

Площадь Корпораций сияла, переливаясь всеми мыслимыми цветами. В это время ночи, уже сделавшей поворот к утру, тут почти не проезжало машин, пусты были дороги, и бродили лишь редкие пешеходы. Ползали с заунывным тихим гудением роботы-уборщики, да беспрерывно, как и обычно, заходилось рекламное многоголосье с многочисленных экранов. Две огроменные голографические рыбины — синяя и желтая — лениво курсировали, минуя по кругу один за другим дворцы-небоскребы корпораций-гигантов — Милитех, Петрохем, Кан-Тао… «ебаная Арасака» (тм).

— Ты не знаешь, почему именно злоебучие рыбы? Какая-то японская традиционная хуйня? Всегда задавался этим вопросом, — утвердив картонный стаканчик с остывшим кофе между ног, Ви вопросительно взглянул на Сильверхенда и вытянул из кобуры Малориан, проверяя механизм. На пластиковой крышке посудины обозначилась кровавая прерывистая кайма, повторявшая очертания губ. Ее наемник игнорировал, потому что смысла волноваться на этом этапе не было. Дергайся — не дергайся, а изменить что-либо они уже были не в силах. Путь был прямым и безвариативным.

— Ценю твою тягу к знаниям, Ви, — ухмыльнулся криво рокербой, выпуская облако пиксельного табачного дыма, и почесал небрежно свою темноволосую макушку, задумчиво наблюдая за проекциями. — Херово