Фактор беспокойства - Алексей Ковригин

Александра Николаевича в основном интересуют реалии советской жизни, похоже он всерьёз намеривается вернуться в Союз, но пока окончательного решения не принял, видимо что-то его всё же тревожит. А вот Марлен при более близком знакомстве оказалась довольно обаятельной и жизнерадостной хохотушкой, если, конечно, не включала свою «снежную королеву». Но это оказалось всего лишь маской для игры на публику. Ко мне она относится как к младшему брату, что и пришлось принять с внутренним вздохом и сожалением. Как мужчина я её совершенно не интересую, молод ещё. Для плотских утех у неё есть Вертинский.

Завтракаем и ужинаем мы вместе, но вот на обед Марлен обычно приглашают за большой «Капитанский стол» где столуются старшие офицеры корабля и другие приглашённые гости из тех самых «королей и тузов» с которыми мне «рекомендовано познакомиться». Отказать капитану нет никакой возможности, оказывается это большая честь для пассажиров, своеобразный «рейтинг и статус». И многие из удостоенных подобной чести, отобедать за одним столом с Капитаном, гордятся такими «посиделками». Нас с Вертинским туда не приглашают и Александра Николаевича это напрягает и раздражает, а меня его необоснованная ревность к Марлен веселит и развлекает, что так же не придаёт ему спокойствия.

— Миша! Ты просто не понимаешь, что переживает мужчина, когда женщину от него уводят, наплевав на его чувства!

— Александр Николаевич, да бросьте Вы так переживать по пустякам, это право же смешно! Никто Марлен от Вас не уводит и не уведёт пока Вы сами не решите расстаться. Она — Звезда, вот и притягивает к себе мужское внимание. Но не вздумайте упрекать Марлен в этом внимании, вот этого она Вам точно не простит. Лучше напишите и подарите ей песню. Расскажите, как Вы её любите и как Вам без неё грустно и одиноко. «Женщина любит ушами» — уж Вам то это должно быть хорошо известно!

После обеда обычно один час отдыхаем в своих каютах, а затем дружной компанией идём купаться в бассейн или загорать до ужина на солнечной палубе. После ужина наступает время танцев. Мы перемещаемся в большой бальный салон и часов до десяти вечера чинно «тусуемся» среди респектабельной публики. В исполнении небольшого камерного оркестра звучат вальсы, танго, полонезы, а ближе к полуночи приходит время пасодоблей и фокстротов.

Вот тут-то «почтенная публика» основательно разогревшись на «медляке» и «отрывается» под занавес танцевальной программы «для тех кому за сорок». И куда только деваются вся их солидная невозмутимость и чопорная сдержанность. Последние полчаса танцев, это как последние минуты в жизни, и каждая танцевальная пара выкладывается на полную катушку, до изнеможения. Это потрясающее зрелище и настоящая феерия страсти. Больше такого нигде не увидишь.

Затем «почтенная публика» кряхтя и охая расползается остыть и отдохнуть от танцев «в салоны по интересам». И кто-то до утра будет «расписывать пульку», кто-то собирать «каре», а кто-то «гонять шары на интерес» в биллиарде. В танцевальном зале остаётся и «правит бал» только молодёжь, те, кому танцы и живое общение дороже и значимее чем все эти разговоры о политике, доходах и видах на урожай или инфляцию. До самого утра звучит заводная музыка; чарльстон, квикстеп, линди-хоп и набирающий популярность в старом и новом свете свинг. И как только музыканты выдерживают подобный музыкальный марафон? Но музыка будет играть до тех пор, пока на танцполе остаётся хоть одна пара танцоров. Всё для публики — это непреложный закон шоу-бизнеса.

В музыкальном перерыве знакомлюсь с дирижёром оркестра, им оказывается «канадский француз» Вильфрид Пеллетье. Ему тридцать восемь лет, и он мечтает в этом году в Монреале основать свой симфонический оркестр. Как обычно всё упирается в деньги, вот он и заключил выгодный контракт с пароходной компанией на «Большой круиз». После посещения Гамбурга лайнер вернётся в Монреаль, а Вильфрид получив деньги по контракту сможет наконец-то осуществить свою мечту. В общем-то, здравое решение. И костяк будущего симфонического оркестра постоянно в деле, и голова не болит, чем кормить музыкантов. По договору с компанией «стол для оркестра» за счёт нанимателя. Без изысков, но сытно. Да уж, нелёгкий хлеб у нынешних «забугорных лабухов», да и в Союзе, если бы не «левые» концерты нам бы тоже пришлось жить впроголодь.

Вот кто сказал, что наши предки не умели хорошо и со вкусом отдыхать и классно танцевать? С моей сегодняшней точки зрения, это мы в «энергичных» танцах моей молодости скорее кривлялись как клоуны, а вот сейчас это настоящее искусство. Будь то танцы в сельском клубе, на городских танцевальных площадках в парках или на танцполе фешенебельного лайнера. До глубокой ночи в барах и ресторанах звучит музыка, а отдыхающая публика сбивает каблуки под зажигательные ритмы и чарующие мелодии. В свою каюту возвращаюсь только под утро, чтоб успеть хоть немного отдохнуть перед наступающим новым днём, а после завтрака вообще нагло дрыхну до самого обеда. У меня растущий организм, а человек растёт только когда спит. Так мне Семён Маркович говорил, и я ему верю!

* * *

Отплыв из Каракаса наш лайнер направляется в сторону Джорджтауна с кратким заходом в Порт-оф-Спейн. После очередного «обеда вдвоём», мы с Вертинским как обычно поджидаем Марлен, чтоб вместе отправиться для послеобеденного отдыха по своим каютам, но неожиданно наши планы меняются.

— Мишель, оказывается ты и твоя оперетта довольно популярны в Старом Свете? Сегодня за столом зашёл разговор о твоём мюзикле, а к своему стыду я мало что о нём знаю. Может пройдём в мою каюту, и ты наиграешь нам с Алексом несколько мелодий, чтоб я имела о нём небольшое представление и мне в следующий раз не пришлось бы краснеть как гимназистке, не выучившей урок? — хм. Разве можно отказать даме в её просьбе?

А этот «тихушник» оказывается уже слышал мои пластинки с записями песен ещё в Берлине, но раньше об этом помалкивал и даже намёков не подавал. Ну и жучара, этот господин Вертинский! Мог бы и обмолвиться добрым словечком, всё-таки считается моим «другом», неужто к Марлен ревнует? Хотя вряд ли, слишком уж у нас разные «весовые категории», скорее всего не счёл нужным ставить об этом в известность Марлен и привлекать к моей персоне излишнее внимание, а, следовательно, умалять в её глазах свою значимость. Интриган, блин!

Песни из мюзикла Марлен понравились, особенно «Эсмеральда». Ещё бы! В основу песни был положен перевод русского текста Юлия Кима. Мне он показался более лиричным и проникновенным, чем слегка грубоватый и на мой взгляд немного пошлый французский оригинал. По просьбе актрисы сыграл и напел несколько арий из мюзикла, после чего она немного подумав категорически требует от меня текст песни «Эсмеральда» и заполучив его тут же «распределяет роли». Даже не сомневался в том, что себе она возьмёт арию Клода. Феб «достаётся» Вертинскому, а Квазимодо мне. Увидев столь бурную и экспрессивную реакцию своей подруги на песню, Александр Николаевич неожиданно для меня начинает волноваться.

— Дарлинг! Ты же не собираешься исполнять ЭТО со сцены? Успокой меня и скажи, что это просто твой небольшой каприз и всё ограничится только стенами этой каюты? — получив в ответ лишь лукавую улыбку, Вертинский приходит в неописуемый ужас.

— Марлен! Тебе мало того, что тебя арестовала полиция, когда ты впервые решила продефилировать по улицам Парижа в брюках? А вспомни, как тебя отказывались заселять в гостиницы Лондона после выхода на экраны синема фильмов «Голубой ангел» и «Марокко»? Мол, гостиницы для респектабельных постояльцев, а не для развратниц, целующихся с женщинами!

— Я вообще не представляю, как нынешняя аристократия станет относится к тебе после твоей «Распутной императрицы». Фильм только вышел на экраны, но уже приобрел скандальную репутацию, а ты теперь хочешь исполнить арию священника, влюблённого в блудницу? Да ты своей необдуманной выходкой шокируешь всё светское общество, восстановишь против себя всех клириков во всех частях света и уверяю тебя, ЭТО закончится отлучением тебя от Церкви и Анафемой! Что ты делаешь? Опомнись!

Но Дитрих, что называется уже «закусила удила», и все стенания влюблённого поклонника остаются без внимания. А мне вдруг неожиданно самому становится жутко интересно, что же всё-таки может получится из такого трио? Отношение ко мне Церкви волнует меня как-то слабо и по большому счёту вообще мне по барабану.

Вертинский в роли Феба на мой взгляд безусловно хорош. Его французский язык безупречен, а лёгкая картавость и грассирование в голосе тут как раз «в тему». Сам для себя все арии этого трио исполнял не единожды, но со сцены