Бытовик - Роман Феликсович Путилов

поклонилась гувернантка и быстро вышла из кухни, шурша длинным подолом платья. Я растерянно проводил барышню взглядом и чуть не стукнул себя кулаком по лбу. Идиот. Наверняка в этом мире уже изобрели телефоны, а я просто его не заметил. Что мне стоило вызвать полицейских заранее, всего лишь поднести трубку к уху, покрутить ручку аппарата, или что там положено крутить…

Минут через пять с улицы раздалось несколько выстрелов, которые сменились радостными детскими визгами, а потом опять выстрелы. Да что там, черт вас всех побери, происходит⁈ Но выстрелы сменились приближающимися трелями нескольких полицейских свистков, а, спустя еще пару минут, гулкими и решительными шагами нескольких человек, приближающихся к кухне.

— Барин, может быть договоримся? — прохрипел Еремей, тревожно прислушиваясь к шагам: — Я денег дам, много.

— Что у вас произошло, ваша светлость? — раздался за спиной знакомый голос, я обернулся и увидел стоящих на пороге кухни четверых полицейских, двух из которых я уже видел ранее. Только тот, что постарше, в дополнение к шраму у глаза, получил новое украшение — фиолетовый «фонарь».

— Здравствуйте, господа. Изволите видеть, прислуга взбунтовалась. Ну это дело личное, можно сказать семейное. — я улыбнулся: — Мы бы сами во всем разобрались, но эти твари хулу на государя возводили, а это я уже замалчивать никак не могу.

— Не было такого! — взвыл Еремей: — Не возводили мы хулу!

— Было, я лично слышал. — отрезал я: — Вот этот гад лично говорил, что государь из-за денег, не направил подмогу моему батюшке, а еще, что император хочет воспользоваться бедами нашей семьи, чтобы все имущество наше в казну забрать.

— Да не было этого, господа полицейские, не было, кого хотите спросите! — пуча глаза, заорал Еремей, оборачиваясь к своим соучастникам: — Барин с утра не в себе. Мы ни о чем таком даже мыслей не держали, сидели, мирно ужинали, когда барин с дворником Бориской в кухню ворвались и стали нас оружием бить, всех покалечили…

Сбившаяся в угол прислуга от таких речей немного приободрилась, и одобрительно зашумела, мол, так и было, добропорядочных подданных оклеветал сумасшедший барчук.

Увидев сомнение в глазах полицейских чинов, я пошел ва-банк.

— Вы господа смутьянов этих немного посторожите, а я своим правом владетельного господина воспользуюсь. За то, что хозяйскую еду без спросу взяли, да вино дорогое из погреба самовольно достали, я свою прислугу накажу… кнутом. Или кто-то скажет, что и этого не было?

Кулинарный погром господских запасов никто опровергнуть не посмел, и я внимательно осмотрел примолкшую дворню.

— Борис, бери вот эту! — я ткнул в, самую молодую и свежую мордахой, служанку: — Пойдем, эту кралю на конюшне поспрашиваем, что было, чего не было и кто-тут прав.

Девка испуганно вскрикнула, после чего коротко поклонилась Еремею.

— Ты Еремей Панфилыч меня прости, но возьмешь меня с собой или нет, это бабка надвое сказала, а шкуру мне барин кнутом сейчас портить собрался, а, я гляжу, дело серьезное, мне она еще пригодится в тюрьме или на каторге. Ты уж прости меня… — после чего обернувшись к, превратившимся в одно сплошное ухо, полицейским, молодуха поклонилась: — Каюсь, господа полицейские, говорил Еремей прелестные речи. Я половину не поняла, но про государя императора и деньги — господин управляющий рассказывал.

— Ой же блядь ты, Акулька, ой же тварь! — схватился за голову бывший управляющий.

— Ну что, служивые, вопросов больше нет? — я улыбнулся полицейским чинам: — Ну так вяжите этих мазуриков, вас же этому учить не надо?

Полицейские, гремя саблями, начали вязать, вновь развопившуюся, прислугу, а я оттащил в сторону предательницу Акулину.

— Свободу хочешь?

— Ну так кто ее не хочет…- вспыхнули огнем надежды глаза дважды предательницы.

— Знаешь, где Еремей деньги, у моей семьи уворованные, прячет? Покажешь — на свободе оставлю?

— Тыщу рублей мне, и я тебе все расскажу. — выпучила та глаза.

— Десять рублей или кнут, выбор за тобой.

— Умеешь ты барин уговаривать. — зыркнула глазами Акулина: — Хорошо, все скажу, только на каторгу не отправляй.

— Уважаемый. — я помахал рукой городовому со шрамом: — Можно вас на минутку.

— Городовой первого разряда Гришкин. — козырнул тот, подходя.

— Уважаемый, я вот эту девку оставлю, она во всем раскаялась и повинилась, а если что-то новое поведает, важное для следствия, я, непременно, в околоток весточку передам.

— Воля, ваша, ваше благородие. — равнодушно кивнул полицейский: — Только, если при дознании выяснится, что эта девка хулу на государя или императорскую фамилию возводила, то не взыщите, приедут за ней и ваше заступничество не поможет.

— Нет, она только слушала, я ее за это своей властью… розгами накажу. — Акулина поморщилась, но согласно закивала головой.

— И еще, ваше благородие, завтра к вам чиновник из участка приедет, опросит по происшествию, что-то подписать даст, вы уж, будьте любезны, до обеда дома поприсутствуйте.

— Всенепременно, Гришкин, и тебя вечером завтра жду, кой чего дам для поправки здоровья. — я кивнул на «фингал», получив в ответ заверение, что городовой вечером непременно будет.

Когда связанных задержанных поволокли на выход, я дал команду Борису запереть ворота и закрыть Акулину в какой-либо кладовой, без окон, с крепкой дверью, чтобы хитрая девка не сбежала, а сам пошел спать. Есть уже не хотелось, хотелось только разуться, упасть и закрыть глаза.

Глава 5

Глава пятая.

Всю ночь я провел, изучая книги — история, география, основы государственности, пил крепкий кофе, и просматривал книги по диагонали, чтобы хотя бы в первом приближении, понимать, куда я попал.

Не настолько знаю историю до монгольской Руси моего мира, но здесь существовала оголтелая феодальная раздробленность, лютая междоусобица, в которой удельные князья, воеводы и прочие ближники, применяли магию, как бы не чаще, чем меч и копьё.

Иисус из Назарета со своим всемирным учением здесь, на Руси, не случился, а вот что-то типа магометанства было, видимо к чудесам и магии — это учение было более приспособлено. Европа же «погрязла» в учении Христа, которое на католичество и иные течения разделилось, без православия, и даже пап там было двое, каждый из которых считал себя истинным. На Руси же, до настоящего времени, царило исконное язычество, в своем многообразии, но с условными католиками. Летоисчисление, за отсутствием даты рождения Христа, в местном Русском государстве исчисляли