Иные - Александра Яковлева

— Это Смолина? — спросил он, обшаривая цепким взглядом обоих.

Лихолетов поспешно собрал обе папки, ответил:

— Так точно.

— Тогда вам со мной. — Петров кивнул Смолиной, приглашая пройти за ним.

Смолина вскочила, растерянно оглянулась на Лихолетова. Ты только что обещал помочь — так помогай, говорил ее взгляд.

На столе около телефона лежало увесистое пресс-папье. Очень захотелось запустить им в Петрова, но двойная субординация, служебная и семейная, победила.

— Как же это?.. — Лихолетов приподнялся. — Мы еще показания только снимаем.

— Сами снимем, спасибо, — сухо ответил Петров.

Смолина, как сомнамбула, вышла из кабинета, дверь за ней захлопнулась. Лихолетов рухнул на стул. Ударил кулаками по столу, потом все-таки схватил пресс-папье, кинул в дверь. Не полегчало. Пришлось вставать, собирать осколки. Потом уткнуться лбом в теплую и пыльную решетку окна, чтобы подышать.

Вечерело. Небо над городом заволакивали растрепанные облака, позднее закатное солнце вызолачивало их. Воздух из тяжелого и душного становился приятно влажным, легчал, в нем разливался аромат цветущих лип. Лихолетов глубоко вдохнул и медленно, считая до десяти, выдохнул. Через улицу от Большого дома краснело нагретыми за день кирпичами здание НИИ головного мозга. В одном из окон какая-то женщина в белом халате поливала фикус. Заметив Лихолетова, она поспешно хлопнула рамой и ушла в темноту Института.

Вот так. Репутация, однако. Работаешь, как собака, целыми сутками, а на тебя еще и смотрят как на собаку и обращаются с тобой, как… Лихолетов сделал глубокий вдох и медленный выдох. Висок до сих пор неприятно тянуло.

Нет, он так просто не отцепится. Если уж он собака, то с такой бульдожьей хваткой, что разжать его зубы получится, только пристрелив.

Аппарат, заваленный бумагами, зазвонил, но Лихолетов не стал отвечать: его рабочий день давно кончился. Он накинул китель, взял папки по делу Смолиной, фотоаппарат, динамо-фонарик и рулетку, вышел из кабинета. На дежурство уже заступила ночная смена, с Лихолетовым здоровались, но смотрели, как всегда, снисходительно. Плевать.

К месту происшествия он дошел на своих двоих — мимо общественных бань, по кованому мосту, где на перилах сплетались морские чудища, мимо Летнего сада, в котором прятались белые гипсовые телеса обнаженных гражданочек. Здесь, среди лип, он часто гулял, если нужно было, как сегодня, успокоиться. Считал Аполлонов и Дионисов. Вход давно был закрыт, но Лихолетов все равно сбавил шаг: шел мимо не спеша, дышал сладким ароматом, глазел по сторонам.

Мосты изгибали спины, пропуская по каналам маленькие суда; на площади загорались один за другим фонари; в небе, балансируя крыльями, уходил на посадку легкий биплан. Биплан обогнул купола Спаса на Крови, и Лихолетов, провожая его взглядом, представил, какой вид на город открывается с такой высоты. Все реки и каналы, все мосты, заводские дымящие трубы, трамвайные пути и корабли — все как на ладони. Примерно так видели Ленинград и пассажиры немецкого дирижабля — интуристы, шедшие по строго оговоренному маршруту. Насколько Лихолетов знал, им даже съемку одобрили, в рамках укрепления дружеских отношений. Лицемерие, да и только. От этих мыслей снова заныло в виске.

Он вышел к трамвайной остановке. Здесь уже навели спешный порядок: увезли пристреленную Панафидниковым лошадь и замыли кровь, отбуксировали поврежденный транспорт. Остальное пока не трогали, и Лихолетов в кои-то веки возблагодарил простое человеческое разгильдяйство. Люди обходили место происшествия по большой дуге, поэтому полосы из пыли и стекла, хоть и слегка подпорченные Москвитиным, еще сохранились. Лихолетов сделал несколько фотографий. Потом пошел измерять общий радиус и расстояние между «волнами». Все значения он выписывал, подсвечивая себе фонариком, сравнивал на глаз с нечеткими черно-белыми фото из Витебска и Смоленска. Нужно будет сделать запрос, думал он, получить хорошие снимки.

Так он провозился до густых полночных сумерек. Летние ночи в Ленинграде светлые, короткие, и очень легко потерять чувство времени. Очнулся Лихолетов, только когда услышал автомобильный гудок. Поднял голову: черная служебка, Маруся, как ее ласково называли в НКВД, стояла невдалеке, под уцелевшим фонарем. Лихолетов тоскливо подумал, что стоило ответить на тот звонок: наверняка это была Вера. Или даже самому позвонить, предупредить, что задержится. Наговорить много теплых бестолковых слов, лишь бы она не тревожилась. Лишь бы не тревожила отца.

— Ну что? — Петров сам открыл ему пассажирскую дверь, как дорогому гостю. — Не выдержал все-таки?

Согнувшись, Лихолетов забрался в салон, прижимая к груди папки.

— Что с ней будет? — спросил, сам уже догадываясь.

Петров надавил на газ, мягко вывел автомобиль, покатил, притормаживая на перекрестках.

— Тут дело понятное, — сказал он буднично, будто речь шла о краже палки колбасы. — Вредительство, пятьдесят восьмая, а там уж какой состав — неважно. Так что ты и сам знаешь, что будет.

— Почему дело у меня забрали?

— Не твой профиль потому что, — отрезал Петров. Потом вздохнул, чуть мягче добавил: — Доверия просто нет. Я тут не решаю.

Они ехали по набережной, и свет фонарей выхватывал из темноты то тяжелую нижнюю челюсть Петрова, то покатый, с глубокой залысиной лоб, изрытый морщинами. С такими лицами улыбаются смертникам и проводят расстрелы. У таких руки не дрожат и вопросов не возникает.

— Ну да, точно, — отозвался Лихолетов тихо, — не мой профиль. Но вы же сами видели: не похожа она на вредительницу. И брат ее, Петя, нормальный мужик, водитель трамвая…

Петров по-бычьи раздул ноздри, резко повернул, так что Лихолетова слегка подбросило.

— Меня-то не учи, — огрызнулся он. — На кого они, по-твоему, похожи?

— Вот. — Лихолетов развернул папку. Петров бросил в нее быстрый взгляд. — Я раскопал кое-что. В Витебске рухнул детский дом, в котором брат и сестра воспитывались, Аня тогда еще в школу ходила, Петя только-только в училище поступил. И они сразу сбегают, уезжают из города. Через два года оказываются в Смоленске — и там обваливается мост, новый, десятки жертв. Оба на месте аварии, оба не пострадали — и снова побег. Теперь здесь.

Петров издал короткий ломкий смешок и крутанул руль влево, чтобы обогнать припозднившийся пустой автобус.

— Извини, конечно, Вань, — сказал он, сверкая зубами, — но ты как был дураком, так им и помрешь.

Лихолетов насупился, захлопнул документы. Вот и стоило оно того?.. Знал же, что не послушает. Никогда не слушал — всегда лучше всех разбирается, как будет лучше для всех: для Лихолетова,