Переезд - Тим Волков

До сих пор продает, однако!

— Милостивец! За фунт пшенки отдам! На перловку согласен.

— Спасибо, астролябия мне не нужна… — усмехнулся доктор. — Мне бы что-нибудь для девушки. Скажем, платок…

— Косыночка есть! Ситцевая, красная — последний писк!

— Последний писк, говоришь? Давай! Где бы еще телогреечку взять?

— А вон ту тетушку видишь?

К извозчику Иван Палыч вернулся с большим газетным свертком. Забравшись в коляску, весело подмигнул совсем загрустившей Лизаньке, и бросил извозчику — На вокзал! — лениво развалился на сиденье.

— Слушаюсь, гражданин барин! — схватив вожжи, потряс бородою возница. — Н-но!

Покатили, поехали, поднимая брызги из луж.

— На вокзал? Зачем на вокзал? — заморгав, Егоза недоуменно посмотрела на доктора.

— А помните, как у Вертинского, милая? — улыбнулся тот. — Затем, что вам надо туда, «где никто не спросит — кто вы»!

— Ой, знаю эту песенку!

— Прекрасно! А теперь слушайте очень внимательно, — Иван Палыч понизил голос. — На вокзале пойдете к кассам и купите билет до Москвы. Потом сразу в уборную. Там переоденетесь вот в это… — доктор протянул девушек сверток. — И сядете на любой поезд, идущий в сторону Зарного. Заплатите лично проводнику. Сойдете на станции, в Зарном отыщете больницу. И только там, в больнице, скажет, что вам нужен Гробовский!

— Господи! — Лизанька радостно дернулась. Так Алексей Николаевич там⁈

— Там. Расскажете ему все и будете делать все, что он скажет. Вся ясно?

— Да-да… Да!

— Деньги у вас есть?

— Немного. «Керенские»

— Вот вам еще советские… Удачи!

— И вам… Да храни вас Бог!

Выскочив из коляски у вокзала, девушка смещалась с толпой.

— В ЧеКа гони, любезный! — хмыкнув, велел кучеру Иван Палыч. — Да не переживай, заплачу! Бесплатно кататься не стану.

* * *

Доктор сделал все правильно, да и Гробовский на его месте поступил бы точно так же. Понятно, что барышень легкого поведения предоставил приезжим чекистам их сутенер Азамат, он же тех двух девчонок и выдал. И он же, с помощью своих людей, мог спокойно отыскать и схватить Лизу. Это только так кажется, что город большой — есть, где отсидеться. Ан нет! Когда все твои места известны, когда все подружки наперечет… Иди, попробуй, спрячься!

Хм… Озолс сам сжег документы? Зачем? Впрочем, Егоза спокойно могла и ошибиться… И еще интересно — известный в городе сутенер Азамат, несомненно, связанный с преступным миром, называл Озолса просто «Латыш». Почему? Что, латышей в городе мало? Да целый отряд приехал!

Одни загадки, черт побери… Посоветоваться бы с тем же Гробовским! Доктор вдруг улыбнулся: так зачем же дело стало? Зарное-то рядом! Взять у Гладилина машину да и махнуть. Тем более, повод есть — проверить больничку! Да, накладные оттуда Озолс изъял — и те благополучно сгорели вместе с другими. Но, надо же переговорить с персоналом! Только обставить все, не вызывая у латышей никаких подозрений. Просто-напросто присланный из Москвы уполномоченный делает свою работу.

* * *

В уютном трехэтажном особняке на Вишневой, обиталище уездной ЧК, царила такая же неразбериха и суматоха, как на железнодорожном вокзале во время прихода московского поезда. Двери кабинетов были открыты нараспашку, входили-выходили курьеры, проводились допросы, проверки документации… Все беспрестанно курили, кто-то что-то печатал на «Ундервуде», кто-то ругался, Бурдаков же терзал телефон:

— Москва? Это Москва? Девушка, девушка, мне Совнарком дайте! Тьфу ты! Да что ж со связью-то? А, Иван Палыч! Давай чаю попьем? Только ты нашим скажи, чтоб чайник поставили… И дверь пока прикрой. Ага…

Опустив трубку, Михаил Петрович с остервенением потянулся и крякнул:

— Ох, что-то я засиделся… Уже глаза от бумаг рябят!

— Так они ж, говорят, сгорели? — удивился доктор.

Сумрачно кивнув, Бурдаков усмехнулся в усы:

— Накладные сгорели, да. Озолс, черт латышский, не уберег! Подозреваемых, говорит, допрашивали и вот… Ага, ага, знаем! Назвали шалав, да не уследили. Те еще работнички! Шалавы, кстати, уже признались — до суда в изоляторе посидят. Лет десять получат, не меньше!

— Жаль девок, — качнул головою доктор.

— И мне жаль! Красотки… Были. Нынче в синяках уже все… Да! — Михаил Петрович вдруг всплеснул руками. — А Озолс нынче под Гладилина копать принялся! Прицепился в нарушению декрета о национализации.

— Как так? — искренне изумился Иван Палыч. — Сергей Сергеич — принципиальный большевик! Член партии еще с прошлого века. Хорошо знаком с Владимиром Ильичом, с Бонч-Бруевичем. Да с тем же Дзержинским!

— Да хоть с самим Карлом Марксом! — глухо хохотнул Бурдаков. — Дело-то керосином пахнет. Моторный завод имени Робеспьера знаешь?

— Ну!

— Так вот! Озолс считает, будто Гладилин — заметь, за большую взятку! — отдал национализированное предприятие бывшему хозяину, Левенцову. А тот уже верну старое название — «Левенцовъ»!

Иван Палыч вскинул глаза:

— Ну, и правильно сделал! Это ж торговая марка. Бренд! А сам Левенцов — толковый инженер и управленец. Прекрасно знает завод… И рабочие его уважают. Так ведь для дела лучше! И не в собственность ему завод отдан — товарищ Левенцов просто назначен директором!

— Так-то оно — так, — покачал головой Михаил Петрович. — Но, ведь, сам знаешь — как посмотреть! Как посмотре-еть… Коли ЧеКа показатели понадобятся… Ай, не стоит и говорить. Гладилину сейчас не до нас — отписывается, отбивается…

— Жаль, — доктор потер переносицу. — А я у него хотел в Зарное машину спросить. Там, понимаешь, больничный персонал опросить надо. А то латыши, сам знаешь, как… Да! Телефонная связь есть?

— Когда как! Вот ведь черт, — закурив, выругался совчиновник. — Помнишь ту деваху из поезда?

— Ну да!

— Так я в милицию обратился, к этому их, начальнику, Красникову… Ну, чтоб ту наглую шалаву нашел! Он приказанье-то отдал, но сам…

— А что сам? — Иван Палыч прищурился. — Постой, постой… Неужто, опять Озолс?

— Так и есть! — Бурдаков подпрыгнул на стуле. — В точности. Отто Янович телеграфировал Рыкову о политической близорукости Красникова, и о его кратковременном пребывании в рядах меньшевиков. Ну и том, что пригрел бывших царских сатрапов. Но, за тех сам товарищ Семашко стоит! А за Красниковым-то — кто? Только Гладилин, который и сам-то нынче в опале. Кстати, Лаврентьев ко мне заходил, обещал, что шалавку поищут. Хоть в этом бы…

— А что тебе до нее? — удивленно протянул доктор. — Ну, опоила, обнесла… Подумаешь! Не ты первый, не ты последний.

Михаил Петрович поиграл желваками:

— И все ж, хотелось бы наказать. Очень бы хотелось. Понимаешь, тут не только в моем самолюбии дело… Получается, она Советскую власть не уважает, не ставит ни во что!

— А меня вот больше Отто Янович напрягает, — честно признался Иван Палыч. — Я что-то совсем перестал его понимать. Вот честно! Ведь у него же есть вполне конкретное