Дом бурь - Йен Р. Маклауд

мебели, поскольку они не соответствовали требованиям санитарии. Здесь, однако, она чувствовала себя как дома. Она подняла лакированную крышку патефона. У нее никогда раньше не было такой штуковины, а ведь наверняка приятно послушать музыку в конце трудного дня. Мэрион улыбнулась, наблюдая, как тонарм[25] поднимается и опускается по направлению к диску, двигаясь с изяществом хорошего механизма. Она уже напевала какой-то мотив себе под нос, хотя не имела ни малейшего представления о мелодии, записанной на пластинке, однако стоило игле скользнуть в канавку, раздался трескучий вой. По непонятной причине диск крутился в обратную сторону. Мэрион быстро выключила устройство.

Она разделась, подбросила дров в камин и легла. Шторы колыхались. Звук патефона все еще отдавался эхом у нее в голове, но, когда наконец пробили позолоченные часы, их звон безупречно влился в сновидения.

На следующее утро ее разбудили, принеся завтрак на подносе. Шторы были раздвинуты, в окна барабанил дождь, пришедший со стороны моря, а солнечный свет то появлялся, то исчезал. Было уже девять часов. Мэрион редко спала допоздна, хотя, наливая себе третью чашку чая и размышляя, не съесть ли еще один тост, она не могла не задаться вопросом почему.

Инверкомб мог существовать сам по себе, и мелкие дилеммы, с которыми она столкнулась, обходя особняк, были всего лишь частью ритуала. Она одобрила обед из меню, которое составил гильдеец, ранее державший чайную в Бате. Похвалила мастера-прачку из Сент-Остелла за белизну простынь. Сказала себе, что надо бы заняться учетом припасов и организовать что-нибудь попрактичнее этого вялого маскарада. Но ничего такого не сделала. «Мэ-ри-он». Теперь ее имя звучало тише, это был скорее шепот, чем крик во все горло, и звуки с шелестом проносились по суетливым коридорам, где вышитые и обрамленные изречения кухарки выцвели под стеклом так неравномерно, что их смутные очертания теперь напоминали какие-то загадочные заклинания.

Стричь было некого, и Мэрион почувствовала себя не у дел. Громкий стук распахнутого ветром окна привлек ее в павлинью комнату. Закрыв створку, Мэрион заметила, что одна из расположенных рядком катайских тарелок стоит неправильно, если судить по рисунку. Она ее поправила, и другая тарелка тотчас же перевернулась вверх тормашками. Она попробовала еще раз. Повернулась третья тарелка, каким-то невидимым образом связанная со второй. Покачав головой, куда менее озадаченная, чем следовало бы, Мэрион вернулась в холл, где под парадной лестницей темнела телефонная будка, и поймала себя на том, что смотрит на ее колокольчик. Похоже, он был единственным в Инверкомбе, который еще ни разу не звонил.

Натянув свою поношенную шинель, Мэрион вышла на улицу. Действительно потеплело. Хотя в небе по-прежнему клубились тучи, солнечные лучи скользили россыпью по верхней террасе, где статуи застыли в таких небрежных позах, словно только что запрыгнули на свои постаменты. Дребезжали огромные семенные коробочки. Колыхались на ветру сухие заросли желтушки и лаванды. Она подумала о бедном Ральфе: мальчишка, который когда-то жаждал логики, превратился в мужчину, говорившего о том, что ему судьбой предначертано доказать теорию, опровергающую существование предназначения. Прогремел гром. Синеватая вспышка, волна солнечного света, затем раскатистый грохот. Фруктовые сады по одну сторону, по другую – огороды и партерные цветники. Она надеялась, что, блуждая и не ища Клейда осознанно, может наткнуться на сына случайно, однако вокруг не было ни души, и пруды на мгновение сделались совершенно плоскими, наполнились небом, а затем подернулись рябью, когда снова подул ветер. В тенистых ложбинах мелькали яркие краски: вечнозеленые кусты робко производили на свет молодые листья и плоды.

По мере того, как Мэрион взбиралась на Дернок-Хед через посадки плюсовых деревьев, все больше садов расстилались перед ней; чаша долины полнилась зеленью, как углубление на скалистом берегу – морской водой во время прилива. Неужели Элис Мейнелл действительно воспользовалась невостребованным эфиром Инверкомба, чтобы сотворить заклинание, разрушившее главное здание ее собственной гильдии? Разве она сама не оказалась там во время Падения и выжила лишь чудом? И все-таки она выжила, а ее гильдия стала сильнее… к тому же эту войну можно было определенным образом связать с последствиями Падения. Невзирая на все слухи, думала Мэрион, поднимаясь по ступенькам к храму, никто никогда не поверит, что гильдия, которая пострадала сильнее прочих, могла все это организовать…

Ветер гудел под куполообразной белой крышей храма, и колонны были для него струнами арфы. Потом небо внезапно прояснилось, и Бристольский залив сделался отчетливо виден. Уэльс раскинул свой гористый пейзаж. Куда-то шли несколько кораблей. Севернский мост горделиво протянулся над водой всеми пролетами, озаренный солнцем. Хоть Мэрион не слишком волновали гильдейские инженерные чудеса, ее сердце сжалось при мысли о том, что это изящное сооружение почти наверняка будет разрушено той или иной стороной в ходе заключительного наступления.

Бум-бум-бум! Ветер, низкий и пронзительный, мощный и громкий, тихий и медленный, звал Мэрион, пока она спускалась из храма. Она знала, что приближается время обеда, но ее неудержимо тянуло к берегу. В пруду с морской водой шумно плескались волны, когда Мэрион прошла через ворота, а затем направилась по гладкому мокрому песку туда, где прилив разливался по обширному пространству, источавшему яркий и безупречный серебристый свет. В последний раз она шла этим путем еще до войны, и сейчас, как и тогда, неизменно переменчивый берег дразнил ее, притворяясь все тем же. Эти камни, запахи, груды фукусов… Не задумываясь, Мэрион сняла туфли. Босые пальцы утопали в холодном песке, пока она шла мимо кучек, выброшенных червями-пескожилами, и пустых раковин морских черенков. Креветки метнулись в укрытие в приливной луже, когда Мэрион наклонилась, и что-то кольнуло в пояснице, но было так приятно запустить пальцы в песок и найти ребристую раковину сердцевидки. Устрицы тоже попадались. Она пальцами раскрыла одну, и существо внутри судорожно сглотнуло, задышало. Мэрион расстроилась из-за своего необдуманного поступка, но тут заметила под блестящим язычком что-то красное и вытащила находку. Ей попалась Cardium glycymeris, бусинковая устрица, внутри которой была кровавая жемчужина. Когда-то она притворялась, что эти штуковины – деньги или настоящие драгоценности, а если рядом была Дениз – конфеты.

Врожденная адаптация – действительно корявое название для чего-то столь сурового и прекрасного, как процесс, который Ральф пытался описать. Процесс был основан на смерти и не заботился ни о чем, кроме размножения и выживания, но все же смог создать этот берег, дом, мир. Ни одно слово, ни одна фраза не могли сравниться с чем-то столь необузданным и всеобъемлющим. Мэрион огляделась по сторонам и в усиливающемся приливе вжала пальцы ног в песок. Внезапно она увидела чей-то силуэт.