Молитва по ассасину - Роберт Ферриньо

После вечернего намаза

— Вызови начальника. — Ракким сделал шаг вперед. — Немедленно.

Бесон прицелился ему в грудь.

— Мистер Эппс, я буду стрелять.

Рыжеволосый Маркс сорвал с ремня прозрачные гибкие наручники.

— Вы арестованы.

Бритоголовый прижал большим пальцем наушник:

— Подожди…

Ракким вытянул вперед руки и сдвинулся в сторону. Теперь Маркс, надевая «браслеты», на мгновение перекроет Бесону линию огня. Бывший фидаин одним движением выхватил наручники, накинул их на шею рыжеволосому и прижал охранника к груди.

— Ты спятил? — заорал бритоголовый, тщетно пытаясь прицелиться.

— Бросай оружие. — Ракким держал Маркса за пиджак наподобие щита, одновременно не давая ему выхватить пистолет из кобуры под мышкой.

Впрочем, рыжий особенно и не пытался достать оружие. Его пальцы впились в гибкий обруч, сомкнувшийся вокруг шеи. Наручники изготавливали из полимера, обладающего памятью. Запястья арестованного они стягивали почти до болевого порога, а на горле действовали как удавка.

— Отпустите его, мистер Эппс! — Пистолет в руке Бесона дрожал. — Мы уходим.

Маркс с выпученными глазами пытался освободить шею. У него уже подкашивались ноги.

Бритоголовый положил оружие на пол.

Ракким нажал кнопку сброса, и «браслеты» разомкнулись, оставив на коже охранника ярко-красный отпечаток. Бывший фидаин бросил их бритоголовому.

Бесон подхватил готового упасть Маркса. Тот лихорадочно ловил воздух широко раскрытым ртом.

— Мистер Эппс! У вас не было необходимости так поступать с ним! — крикнул бритоголовый вслед убегающему Раккиму. — Нам только что сообщили, что мы переведены в сектор «В»! Как я теперь буду объяснять, откуда у него эта полоса?

— Не волнуйся. Он сумеет о себе позаботиться.

— Я знаю. — Сара с трудом удерживала себя в руках.

На экране портативного телевизора ибн-Азиз пробирался к полицейскому кордону. Вероятно, хотел самолично возглавить приверженцев. Он жестами призывал освещенную прожекторами толпу идти вперед.

Рыжебородый наклонился ближе к монитору. Уже скоро…

Ибн-Азиз резко дернулся. Его лицо сделалось каким-то дряблым. Ровно в тот момент, когда камера взяла крупный план, он схватился за живот, согнулся пополам. У главы «черных халатов» совершенно неожиданно случился приступ поноса. Все отскочили в сторону, даже самые верные телохранители. В ослепительном свете прожекторов ибн-Азиз стоял посреди лужи собственного дерьма в замаранном халате. Диктор хихикнула за кадром. Следом захохотала толпа у концертного зала. Полицейские тряслись, бряцая доспехами, и даже некоторые фундаменталисты не сумели удержаться от улыбки, когда на всех экранах появилась обалдевшая физиономия муллы, открывавшего и закрывавшего рот, словно пойманная рыба.

Лимузин раскачивался от смеха Рыжебородого.

Ракким добежал до аппаратной. Мониторы передавали рекламу автомобилей… а Дарвин приветливо махал ему из-за пуленепробиваемого стекла.

Дарвин! Какая-то девушка с синими волосами тихо рыдала, склонившись над пультом. За ее спиной стоял стол. На столе помещалось кресло, а на нем сидел… Стивенс. Со ртом, заклеенным серебристым скотчем, надежно связанный по рукам и ногам и с петлей на шее. Свитая из провода удавка, перекинутая через потолочную балку, висела свободно, однако с первого взгляда становилось ясно — до пола ее длины не хватит. Хватит лишь на то, чтобы сломать агенту шею. Достаточно чихнуть посильнее, и кресло на роликах съедет со стола.

— Дверь открыта. — Дарвин усмехнулся. Одну руку он положил на спинку импровизированного эшафота, катая его взад и вперед по столешнице. — Входи, Рикки. Здесь так интересно.

Новую модель «форда» называли «Пилигрим». Рыжебородый ждал окончания рекламы и вспоминал машины своей юности. Огромный, как яхта, «линкольн» — отец как-то раз вернулся на нем домой. А в салоне материнского мини-вэна вечно пахло пролитой колой. Однако величайшим автомобилем в истории человечества он все равно считал кабриолет «мустанг». Да и как иначе, ведь именно на нем Томас разъезжал во время учебы в колледже. Тогда еще буйный католик, он любил скорость и свист ветра в ушах. Все это было задолго до обращения к истинной вере. Еще до того, как брат женился на Кэтрин. По всему телу вдруг разлилась смертельная усталость. Нет, не воспоминания камнем навалились на грудь. Совсем иное. Болезнь, неподвластная даже лучшим в мире медикам. Недуг, вынуждающий их лишь стоять с вытянутыми от бессилия лицами и стыдливо прятать глаза.

Реклама закончилась, камеры переключились на концертный зал. Кинозвезды о чем-то болтали между собой, не забывая изредка поглядывать на объективы.

Сара поднесла к лицу часы, но промолчала.

Слишком поздно менять решение. Рыжебородый устало посмотрел на нее. Она так походила на мать. Если бы он, а не брат женился на Кэтрин, родилась бы у них дочь, имеющая внешнее сходство с его нынешней племянницей? Скорее всего, нет. Хвала Всевышнему, глава службы безопасности никому не передал свои уродливые гены. Тем не менее… мечтать об этом никто ему не запрещал.

— В чем дело, дядя?

— Просто задумался о том, как ты красива.

Сара удивленно подняла брови.

— Комплимент? От тебя? Ты не заболел?

Рыжебородый откинулся на спинку.

— Никогда не чувствовал себя лучше.

Он снова подумал о Кэтрин. Рыжебородый вообще редко думал о ком-либо другом с тех пор, как увидел ее у себя на вилле. Иногда размышлял об упущенном времени. О возможном, но не сделанном. Кэтрин, когда он поделился с ней своими сожалениями, прижала палец к его губам и спросила, почему он думает, будто сделать первые шаги следовало именно ему. Она права. Однако сделанный вывод лишь усилил чувство сожаления, и Рыжебородый почувствовал в груди боль. Жгучую боль. Нет, не сейчас. Еще рано. Он сделал глубокий вдох, его ноздри почти наяву уловили давно забытый запах кожаного салона «мустанга». Он поступил правильно. Они поступили правильно. Кэтрин была женой Джеймса. В их отвергнутой любви своя честь.