Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

Но когда они, вновь пройдя через погреб и кухню таверны вышли в Кадиф, Мицан Квитоя с удивлением обнаружил, что город был пуст. Не было ни припозднившихся работяг или торговцев, что возвращались по своим домам после затянувшегося рабочего дня. Ни телег и повозок, перевозивших под покровом темноты самые разные товары. Ни шатающихся или орущих песни пьяниц, ни липнущих к ним уличных шлюх. Даже бездомных попрошаек и патрульных стражников, вечных обитателей ночного Кадифа, и тех не было видно на опустевших улицах Великого города.

Лишь пробивавшийся из закрытых ставней свет горящих внутри ламп и свечей, напоминал о том, что город был жив и обитаем. Мицан настороженно прислушался – и точно, почти из всех домов доносились приглушенные голоса и пение, а в ночном воздухе отчётливо чувствовался запах благовоний.

И тут юношу, наконец, осенило. Не удивительно, что он, знавшей из родных лишь гуляющую и опустившуюся мать, да видевшей пару раз тетку, не вспомнил, что это была за ночь.

А ведь сегодня был канун Армекаля – праздника поминаний. В эту ночь выход из дома считался святотатством и оскорблением самого Утешителя. Ибо всё время от восхода луны до восхода солнца было запретным и отданным мертвым. В эту ночь тайлары собирались у семейного очага, чтобы в кругу близких почтить своих предков. По обычаю, всю ночь старики рассказывали молодым историю их рода, вспоминали усопших и возносили молитвы Моруфу, дабы в Стране теней их родные знали, что они не забыты.

Но уже с первыми лучами пробудившегося солнца, город оживет. Все его улицы заполнятся тысячами людей, одетых в белые укрывающие головы накидки. С корзинами полными еды и благовоний, сжимающие в руках ветки хвойных деревьев, они пойдут к фамильным склепам и кладбищам, чтобы там, распевая песни, пируя и поливая могилы вином, отблагодарить и помянуть всех своих усопших. Там, среди последних пристанищ, живые расскажут мертвым о своей жизни, покажут им появившихся за год детей и будут молить их о благословении и покровительстве для своих домов, сжигая в ритуальных жаровнях благовония, вперемешку с домашней едой. Ну а потом, толпы людей повалят в храмы Моруфа, чтобы принести жертвы Утешителю и замолвить перед ним словечко за своих мертвецов, а после, уже перед алтарями Венатары, они будут молиться за покой и процветание своих домов и семей.

Да, сложно было найти более тихую и безлюдную ночь, чем ночь в канун Армекаля. Ведь даже инородцы, живущие по иным обычаям и верованиям, не смели выходить на улицу, дабы не гневить богов, духов, а главное – самих граждан Великого Тайлара.

Мицан с восхищением посмотрел на шагавшего впереди Лифута Бакатарию. Хотя тот и казался временами набожным человеком, бандит ловко умел использовать всё, даже богов и угодные им ритуалы, в свою пользу.

Дорога по пустому городу до Дома белой кошки, где невольницам суждено было превратиться в наложниц, заняла совсем немного времени. Мицан тут ещё не был и когда Лифут скомандовал остановиться у трехэтажного особнячка, юноша с любопытством принялся его рассматривать. А посмотреть тут было на что. Уже сам вход более чем красноречиво сообщал о том, заведение какого толка находится перед гостем. Резная арка состояла из сплетенных в любовных объятьях мужских и женских тел, а тяжелые дубовые двери покрывала резьба, на которой мужчины и женщины совокуплялись в самых разных, временами весьма причудливых позах. Даже бронзовые ручки были выполнены в виде изогнувшихся дугой обнажённых женщин с кошачьими головами, что хищно улыбаясь, сжимали острыми зубками большие и тяжелые кольца.

Лифут направился к дверям, но неожиданно позади них раздался топот шагов. Мицан обернулся – из переулка вышло около двух десятков мужчин, сжимающих в руках окованные дубинки, ножи и короткие мечи. По своему виду они напоминали типичных уличных бандитов. Здоровые, обритые, с закатанными рукавами, которые обнажали массивные медные и кожаные наручи, они нагло смотрели на клятвенников и посмеивались.

– Так, так, так. Похоже, наша посылочка наконец-то прибыла,– проговорил длинноволосый мужчина с седой прядью волос и уродливым шрамом, проходящим через все его лицо. Поигрывая шипастой палицей, он сделал пару шагов вперед, остановившись напротив предводителя отряда клятвенников. В отличие от остальных, он был одет в дорогую белую рубаху, подпоясанную красным шелковым кушаком, а на его шее висела серебряная цепь с различными амулетами.– А мы уже было заскучали. Знаете, это такая мука стоять возле новенького борделя и не зайти внутрь, чтобы распробовать его девочек. Но мы это сейчас поправим. Причем с самыми свеженькими. Правда же девчонки?

– Да ты хоть знаешь на кого пасть разинул, вшивый мудила? – проскрежетал Лифут Бакатария. Его руки медленно направились в сторону пояса, на котором висели четыре длинных кинжала.

– На шайку членососов одного старого жирдяя, что вот-вот потеряет свою власть.

– Через пару минут ты будешь проклинать богов, что в ту злополучную ночь, когда тебя зачинали, твой папаша не кончил твоей маме на задницу.

– Сильно в этом сомневаюсь, дружок. Нас, если ты умеешь считать, больше и в руках у нас совсем не сраные ножички. Так что если кто-то тут и захлебнется в своей крови, так это будете вы. Но всего этого можно и избежать. Ты вроде похож на делового человека. Так вот тебе мое деловое предложение. Ты, вместе со своей шайкой оставите нам вот этих вот девочек, а сами отправитесь долбить друг дружку в жопы куда подальше. Правда в наказание за твою грубость перед этим ты встанешь передо мной на колени, приспустишь мне штанишки и хорошенько отсосешь с проглотом. Ну как тебе мое предложение? Согласен?

Ответа не последовало. Вместо этого руки Лифута Бакатарии резко дернулись к поясу, а потом выпрямились, выпустив сверкнувшие сталью молнии. Двое бандитов тут же рухнули на землю, только и успев схватиться за горло, откуда торчали рукоятки ножей.

– Режь этих сук! – крикнул Лифут и, выхватив вторую пару лезвий, прыгнул в сторону нежданных врагов.

Мицан ещё никогда не видел, чтобы человек двигался так быстро. В мгновение ока он оказался возле одного из противников, и ловко увернувшись от удара мечом, вонзил раз шесть свои ножи ему под ребра, а когда тот начал заваливаться, одним мощным движением, разрубил ему напополам челюсть. Следующий враг лишился сначала запястья, а потом оба ножа пронзили его глазницы. Третий умер не так быстро. Размахивая окованной дубинкой, здоровый толстяк с могучим пузом,