Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

–Вот почему! – сквозь слёзы прорыдала она, намекнув своей фразой, что всё поняла.

–Нет. – ответил робко художник.

–А почему же?

–В твоей душе был свет, какого не было ни в ком! В тебе лишь свет, – кричал он ей, – а мой дар сплетён и светом ярким, и темнотою. Я не должен отказываться от дара, потому что, лучше уж всю жизнь буду выбирать, чем разом всё закончу!

–А кто из них достоин победы?

–Никто, у всех одни ошибки…

–Я должна тебе кое-что сказать, – остановив слезу, осмелилась она.

–Скажи.

–Когда тебя убил полководец, я хотела отомстить Данучи, – начала она исповедь, и каждое, следующее слово будет пропитано дрожью.

–За что? – не понял он.

–Его во всём винила!

–Но, как ему возможно отомстить?

–Луна. – выдохнула она.

–Что Луна?

–Луна это планета, на которой жил Данучи

–Нет, – не желал в это верить художник. – Этого не может быть! Земли ведь не было видно, да и спутник…

Не хотел такой правды, что одним движением кинжала убил планету, которую хранил для них Данучи.

–Я не могла остановить свою кисть, хоть и пыталась. На планете была жизнь, на ней были люди, Данучи спас её, но затем…

От такой правды опускаются руки, закрываются глаза и хочется заснуть, и не проснуться.

–Что затем? – спросил он, подготовившись к худшему.

–Я увидела твою душу…

–Где?

–Она была нарисована на Луне. – прошептала она и снова зарыдала. – Прости меня, прошу! Лишь миг безумия – и он всё погубил!

Арлстау был сражён, который раз тупик. К такому готов не был. «То есть, я без души, но не умер?!».

Не так всё, как ему хотелось, а жаль. «Кусочек же души ещё остался, но, что мне делать с ним?». Её не винил, сам поднёс кинжал к полотну – спас свой мир, погубив чужой и растерзав свою душу.

–Не кори себя, – сказал он ей. – Убил я сам, и ты здесь не при чём! Теперь, я знаю, что в жизни Данучи есть и седьмой фрагмент. Я поступил верно, рисуя не только свою жизнь. Отныне, не забуду, зачем я рисовал Данучи!

–Зачем?

–Чтобы дать ему шанс…

Прежнее желание дорисовать жизнь художника Луны вернулось с новой силой и заклеймило Арлстау, чтоб никуда не делся. «Но как найти его душу среди разобранного острова? Не чувствую её совсем, словно покинула она эти края или исчезла в космосе вместе с Луной…» …

–Дойду до берега? – спросил он возлюбленную и добавил с тоской. – Хочу побыть один чуть-чуть…

Не хотела отпускать, хоть и берег перед глазами. Беспокойство стало её сутью, с каждым прожитым годом оно становится острее.

–Хорошо, – тихо ответила Анастасия и крепко обняла, показав, что не желает отпускать, а затем от души произнесла напутствие. – Не торопи момент, который позволяет жить…

–Я растяну его на вечность… – пообещал он ей и слово поклялся сдержать.

Двусмысленно звучало для неё, хоть для него понятным всё казалось.

Поцеловал её трепетно в губы и ушёл, а она осталась одна у костра. Смотрела ему вслед без слёз, но в глазах расставание и поезда, расстояния и самолёты.

Женский шёпот, мужское молчание. Пародирует эхо шаги. И глаза его вновь – одичалые, и готов он расстаться отчаянно, только шёпот сбивал с пол пути…

Также и Люмуа глядела на Данучи, желавшего познать весь вкус войны. Также Леро смотрела вдаль, когда поверила, что художник больше не вернётся!

«Арлстау точно также покинул своих близких в начале своего пути. Ничуть не иначе! Также уходил от них, не оборачиваясь! Покорила его память этот эпизод, вычеркнуть из сердца невозможно! Вот и грабли вечно повторяются – запоминаем мы, как они выглядят. Назвать его путь войной язык не повернётся, но и на мир его шаги не похожи…», – и это не его мысли о себе, а её о нём.

Всё было точь-в-точь для неё, хоть она и не видела этого события – лишь раз слышала про него с уст художника.

Его истории творили безумие с её воображением, но поверила в каждую из них, потому что в них жизнь, в них нет ни воздушности, ни груды камней на плечах, но такой, видимо, захотела быть жизнь. Видимо, иначе ей не интересно…

Он рассказал ей много историй – почти все, что встретил на пути, и всё, что им рассказано, она обнаружила в его дневнике, на который наткнулась, пока он спал двадцать четыре дня.

Тогда она разочарованно захлопнула дневник, себя ругая за то, что позволила влезть в то, что не назвать общим, а является личным. Его мысли не читала с тех пор, как встретилась с ним в их сокрушённом городе Ирон, потому не подозревала, что у него на уме – лишь верила в то, что срывается с уст.

Пообещала себе, что не будет этого делать, что бы ни случилось, но сильное обещание сокрушила собственной слабостью. Двадцать четыре дня – слишком много, когда ты один на необитаемом острове, и она позволила себе проникнуть в его сонные мысли.

В них он рассказал ту малость, что желал для всего мира. Он, всего-то, мечтал, чтобы в людях было в меру зла, чтобы люди не верили в конец, но художник не желал связать их своими убеждениями.

«Пусть сами к этому придут…», – говорил ей он меж коридоров снов, и из-за этих слов считает и будет считать его лучше себя. Она привыкла толкать вперёд то, что не желает шевелиться…

Ещё раз открыла дневник, но не с начала, а с конца, и прежние строки исчезли, появились новые.

В верхнем углу первой страницы красовалась надпись «СНЫ», написанная заглавными буквами. Она прочла их все, и в каждом обнаружила, что ни она одна толкает художника в пропасть – все сны намеренно кем-то были посланы, чтоб интереснее с художником играть. Дошла до половины дневника, а дальше пустые страницы.

Пролистала вперёд. На последней странице была написана, всего лишь, одна фраза: «Не будет Луны – не будет Земли. Всё на свете создано парами…» …

Если бы прочла эту фразу сегодня, рухнула бы оземь, не выдержав силы правды, но она её прочла три недели назад. Момент уже иссяк. В памяти обрывок без эмоций, и она позволила себе замахнуться кистью на Луну. «Не нужно мне два художника! Мне нужен тот, что