Лабиринт чувств - Сергей Калабухин

Солнце печет нестерпимо. Моя шляпа осталась в пещере. Интересно, спасет ли меня шлем Пришельца от зноя Сахары? Я надеваю шлем, и мне сразу становится легче. С удовольствием вдыхаю чистый, прохладный воздух. Неужели атмосфера планеты Пришельца такая же, как у нас, на Земле? Откуда же Он? Почему оставлен на Земле? И тут я потерял сознание. Вернее потерял свое сознание, но приобрел его! Я стал ИМ. Его глазами я видел нашу Землю: мрачные влажные джунгли, болота, огромных ящеров, пожирающих друг друга, первых крысоподобных млекопитающих. Пришелец был стар. Теперь я знаю все. Однажды, стоя на берегу моря, он вспоминал все моря, виденные им на других планетах. Его всегда поражало, что на каждой планете свое море, не похожее на другие. А это, плещущееся у ног, удивительно похоже на море его родной планеты. Такое же голубое, свежее. Огромная крылатая тварь спикировала на Пришельца, оскалив зубастый клюв, и сраженная плазменной струей упала в море, где ее тут же проглотила другая тварь. Могучее, закаленное тело старого звездолетчика легко выдерживало стартовые перегрузки. Но сердце не выдержало тоски по родной планете, которую так неожиданно остро всколыхнуло плещущееся у ног море. По обычаю космических разведчиков старого десантника похоронили на планете, получившей с этого момента его имя.

Я очнулся от холода. Светлое небо, усыпанное крупными яркими звездами, шатром висело над нами: надо мной и им. Я уже не мог думать о нем, как о мертвом. Ведь я был им. Дрожа от холода, я протянул руку за одеялом, и тут случилось невероятное. Едва я протянул руку, раздалось грозное шипение. Треугольная голова змеи с холодными точками глаз медленно поднялась над кольцами тела. Оцепенев от ужаса и омерзения, я не в силах был пошевелиться. И вот в ту секунду, когда свернувшаяся в тугую пружину змея готова была броситься на меня, из трубки на шлеме неожиданно вырвалась огненная струя. Тело змеи мгновенно обуглилось.

Я сидел, тупо глядя на догорающее одеяло. Оказывается, грозное оружие Пришельца действует до сих пор! В последствии я много думал над этим. По видимому, струя плазмы выбрасывается в сторону опасности по мысленному приказу. А может, из раструбов на шлеме бил смертоносный луч, попутно превращавший окружающий воздух в плазменный шнур. Поразительно сходство человека и Пришельца, раз я смог увидеть память, сохраненную в запоминающем устройстве шлема и даже привел в действие грозное оружие защиты.

Внезапно я услышал сигнал вызова, доносящийся из кабины вертолета, и вспомнил, что пропущено уже два сеанса связи с боссом. Я уверен, что босс послал своих людей следить за нами. Если так, то скоро они будут здесь. Надо действовать, пока их вертолеты не нашли эту стоянку.

Взрыв завалил вход в пещеру. На это ушел почти весь наш динамит. Догорала палатка. Я сидел в маленьком вертолете и курил. И думал о том, что надо скорее улетать, улетать куда-нибудь подальше от этого страшного места. Через два часа сеанс связи с боссом. За эти два часа я постараюсь улететь поближе к границе и там остатками динамита взорвать вертолет вместе с трупами гангстеров. Я постараюсь исчезнуть. Так исчезнуть, чтобы мафия не заподозрила, что я жив. Пусть босс думает, что вертолет потерпел аварию, и экспедиция погибла. А уж я постараюсь, чтобы завещание Артура Росса попало в чистые руки.

Глава II. ВОСПОМИНАНИЯ

Злая любовь

Мы познакомились во времена перестройки. Я ушёл с завода на «вольные хлеба» и устроился работать в одну фирму, где и с дисциплиной было попроще, и зарплата повыше. Коллектив был небольшой: около дюжины человек. Каждый был на виду и занимался своим делом, то есть своей частичкой общего дела. И только один маленький человечек этаким гномом сидел в отдельной комнатке и заполнял какие-то карточки, которыми никто никогда не пользовался. В курилке Тимофей не появлялся, обедать уходил домой, в обсуждениях текущих проблем не участвовал. По слухам, гном был каким-то дальним родственником директора фирмы.

И вот, однажды, «забив баки» одному из заказчиков, фирма получила крупный кусок в виде предоплаты. Данное событие решено было соответственно отметить. Были накрыты столы, закуплены соответствующие снедь и напитки, и «процесс пошёл». Я оказался за столом рядом с Тимофеем, о чём в дальнейшем крупно пожалел. Как говорится, после первого же стакана мы «подружились». Оказалось, Тимофей в своей комнатке читал различные газеты и журналы и, если находил что-либо относящееся, по его мнению, к темам наших разработок, заполнял соответствующую карточку, куда вносил тему, название и автора статьи, номер и название газеты или журнала.

После первой рюмки за успех «фирмы», вторую мы с Тимофеем, независимо от провозглашённого тоста выпили за знакомство, а после третьей наше общение практически прекратилось, так как пить он совершенно не умел, быстро окосел, заляпал очки салатом, а его и так нуждающаяся в помощи логопеда дикция стала совершенно невозможной для полноценной беседы.

В последующие дни Тимоха уже не торчал безвылазно в своей каморке, а стал наносить визиты мне. У него оказалась «жуткая личная драма», которую и мне в своё время пришлось пережить, о чём я имел глупость по пьяни ему тогда поведать. Тимоха разрывался между женой и матерью. Жену бедняга любил, а вот его маме она, естественно, не нравилась, чего свекровь даже не пыталась скрывать, а наоборот всеми способами и средствами демонстрировала. Жену подобная жизнь, конечно, не устраивала.

«Что мне делать?» — мямлил Тимоха, скорчившись на краешке моего рабочего стола. В голосе его пузырились сдерживаемые слёзы, очки сползали на кончик носа, а руки судорожно теребили листки бумаги с моими набросками схем или смешивали, как костяшки домино, разложенные мною в определённом порядке микросхемы. Поначалу я пытался вести с ним «воспитательные» беседы, суть которых можно кратко выразить одним тезисом: не можете ужиться под одной крышей — разъезжайтесь, благо жил Тимофей не в коммуналке, а в отдельной трёхкомнатной квартире. Но этот путь его категорически не устраивал. Он не мог оставить в одиночестве любимую маму, которая, как оказалось, часто болеет.

«Кто за ней будет ухаживать?» — возмущённо взблеивал он, комкая в трясущихся от возмущения ручках мой последний эскиз.

«Тогда потребуй от неё оставить твою жену в покое. Как же другие всю жизнь в коммуналках да общагах живут? Хочешь сохранить семью, образумь или укроти свою мать».