Последняя капля - Александр Сергеевич Конторович

Помещение в котором я оказался, представляло собою уже хорошо знакомый кабинет, где и проходили обычно наши встречи с местным боссом. Ничего, особо интересного, тут, скорее всего, найти было невозможно, а вот во второй комнате, точно кто-то сейчас дрых. И вот именно с ним я и собирался предметно пообщаться…

Делаю небольшой крюк и прихватываю с полки под столиком обычный перцовый баллончик — вполне себе неплохая штука, в хозяйстве будет к месту.

Осторожно подкрадываюсь к двери во вторую комнату.

Прислушиваюсь… спокойное дыхание мирно спящего человека… По логике вещей, за этой дверью никаких ловушек быть не должно — в случае чего, хозяин помещения и сам рискует в них запутаться и не успеть вовремя ко входу. Например — загрохочут по полу упавшие банки — а тебе ещё и перед этой дверью что-то там убирать… не вариант!

Сейчас в первой комнате горит свет — включена настольная лампа. Почему не верхний?

А из-под двери его хорошо видно станет — глядишь, и нарушит ненароком сон хозяина апартаментов…

Свет же лампы не столь ярок — но рассмотреть, пусть и в таком, отражённом, свете обстановку внутри помещения вполне возможно. Человека там, во всяком разе, я точно не зевну…

Один он тут — лежит на кровати, укутавшись почти с головою простынкой.

Ну, извини, мужик…

Перцовая смесь — она и так-то не сильно гуманная штука, а уж когда в морду, да со сна!

Какое-то время он заходится в отчаянном кашле, а я, тем временем, извлекаю из-под подушки пистолет. Неплохая штучка — «ЗИГ-210»! Спуск у него мягкий, бой точный — и вообще, машинка очень даже статусная! Надо будет в одёжке ещё и запасной магазин порыть — точно он где-то там есть!

Возвращаюсь к клиенту и немилосердно заматываю его башку простынёй. Она, по правде сказать, ещё и перцем пока отдаёт… но мне до его самочувствия как-то, знаете ли, до ноги! Ну, покашляет ещё… зато, насморка не будет!

В столе, кстати говоря, ещё и наручники отыскались — защёлкиваю ему руки за спиной. Так мне спокойнее будет.

Он, по правде сказать, не совсем одет… но меня такое зрелище не возбуждает — не та, знаете ли, ориентация… правильная она у меня. Но одежду его, скомкав, пихаю в найденную там же сумку — на всякий случай.

— Пошёл!

Он что-то там мычит — но, направляющий пинок быстро его образумил — потопал, как миленький! И куда сказали!

Машину я давно уже приглядел — тот самый синий фургончик с белой полосой на кузове — именно он привозит нам продовольствие. Даже и ломать никаких замков зажигания не пришлось, ключи нашлись за солнцезащитным козырьком — как во всех американских боевиках. У них, что ли, эту привычку переняли?

Усаживаю клиента на пассажирское кресло и крепко к нему приматываю скотчем. Сам точно не вырвется, можно и не пробовать.

Хренак!

Ого!

Моя мина сработала!

Бегом туда!

Я ещё и дверь открыть не успел, как дрогнула земля — и та самая дверь вылетела мне навстречу.

Вовремя, блин… хорошо, что я бежал не так быстро!

На лестнице почти ни хрена не видно, дым, большинство ламп разбито. Топаю наверх, осторожно, прижимаясь к стене, и стараюсь не создавать особого шума.

Где-то там, в дыму кто-то надрывно, на одной ноте, стонет — видать, прилетело основательно. Не сочувствую, мужик знал, под какое дело подписывался. Небось, если бы он по мне стрелял, то его никакие там сомнения не терзали бы. «Раненый противник — уже не враг!» — я очень часто такие вот суждения слышал.

Ну-ну… это, надо полагать, про «конвенциальную» войну сказано, да? Где всё насквозь официально и понятно, всякие там конвенции действуют… Так и там, смею вас уверить, всё не настолько уж и «правильно». Правда, и на «другой» войне всё не слишком-то уж и жестоко… Да, было и такое, что наши ребята, даже и своей собственной башкой рискуя, раненых боевиков с поля боя вытаскивали. И лечил их наш отрядный медик, колол дефицитный промедол и изводил на них последние лекарства. И никто, ни разу, ничего ему по этому поводу не предъявил — а могли бы… на своих раненых, бывало, что многого не хватало. Я-то помню, как глухо выл от боли Валька — обезбол последний на такого вот злодеюку раненого ушёл. А больше не было! И ничего… все и всё понимали.

Но вот сейчас…

Не сверну я в сторону, чтобы этому пораненному помочь. Ибо нет у меня к ним ко всем никаких чувств, кроме глухой злобы. Сам не пристрелю, раненый всё-таки — но и помогать не стану, тут уж, как Господь решит… Выживет — его счастье, не выживет — его проблема.

Можно подумать, никто из них так-таки ничего и не ведал — кого и зачем тут готовили? Ведали… не просто же так с пулемётами вокруг стрельбища сидели — готовы был стрелять!

В коридоре и на лестнице вообще творилась что-то неописуемое — стены были исковерканы картечью от мин, декоративные панели, которыми они были отделаны, превратились вообще в какие-то лохмотья.

И почти на каждом шагу — мертвые тела.

Как одетые, так и в трусах и майках — эти, надо думать, просто со страху на выход ломанулись.

И прибежали…

Живых я тут не нашёл…

Да и то сказать — семьсот грамм СИ4, да в закрытом объёме… тот ещё жуткий подарок! А тут и не одна мина была!

Прихватив из основного помещения кое-что полезное, выхожу на улицу.

Да, тут ещё те вояки оказались… рванулись на улицу практически безоружными, что лишний раз подтверждает моё о них мнение. У тебя только что товарищей поубивало — а ты с голыми руками бежать наладился! Тьфу на вас!

Быстро добегаю до домика курсантов. Там уже в окнах ярко свет горит, и какие-то отчаюги вовсю ломают оконную решётку. На волю, как я понимаю, захотелось?

Чтобы там сызнова, может, уже и у других хозяев, привычным разбоем заниматься? Ибо охранники из вас, ребятки, никакие вообще — я-то уж в этом разбираюсь. Обычные бандиты, только малость обученные получше — вот вы кто такие!

Очередь по окну — падает на землю какая-то железяка, повисает на решётке её владелец. Ты смотри, а их-то, так строго, как меня, не досматривали, стало быть!

Ещё очередь — пули высекают искры из стальных прутьев. Теперь, надо полагать, все от окон