Вадбольский 5 - Юрий Никитин

прочь подставить меня таким образом, дескать, с ним нельзя и на улицу выйти, либо припугнуть самих девиц, чтобы сидели дома и не рыпались, блюли честь и готовились к выдаче замуж.

Раз заказчику безразлично, кого из суфражисток покалечат, лишь бы урон был позаметнее, то он точно не из их родни. Некая третья сила?.. Похоже, похоже…

Войну ещё и с этой третьей силой не потяну, это точно, и так жилы трещат. Но раз уж и сам собираюсь этот рейд сделать последним, заказчики нападения могут быть удовлетворены: я и эти великосветские барышни дальше идём врозь. И, скорее всего, больше в Щели не пойдут, я постараюсь изо всех сил. Во имя суфражизма и прогресса.

Так что этого врага можно переместить в конец списка.

Главное, что нужно мне?.. Безопасность суфражисток?.. Но, похоже, вскоре этот вопрос отпадёт сам по себе.

Будь это летом, солнце бы уже сияло над городом, но зима есть зима, и сейчас только середина долгой непроглядной ночи, по-российски холодной и резкой.

Когда я вернулся в гостиницу, морды у всех четверых водителей довольные, от двоих пахнуло хорошим вином, явно уже сбегали в буфет и, хорошо заплатив сонному сторожу, вернулись с добычей.

Антуан сказал истово:

— Ваше благородие, как хорошо, что наши хозяйки под вашим могучим крылом!

— Ну что вы, — сказал я скромно, — это я у них под высоким покровительством!

Выглядят очень довольными, явно наёмникам заплатили хорошо, и все деньги были при них.

— Хозяйкам не рассказывать, — предупредил я. — Им же надлежит быть трепетными, горячий кофий прольют, опять виноват я. Да и вопросы появятся, а зачем они вам?

Все истово закивали, я вошёл в свой номер и с удовольствием рухнул на кровать. Можно даже поспать два-три часа.

Как и повелел себе, хотя это не себе, а своему организму, он всё-таки в подчинении, проспал я три полноценных часа, чувствую себя полностью освежившимся, никаких укоров совести, не то время, но ещё некоторое время лежал в постели, чутко прислушиваясь к голосам в коридоре.

Сперва там прошебуршились уборщицы, поправляли коврики перед дверьми, обсуждали новых постояльцев, кое-что услышал интересное, кто бы подумал, молодец Аня Павлова, не ожидал от такой тихони, затем послышались звонкие голоса горничных, кому-то из жильцов потребовался завтрак прямо в номер.

Я дождался, когда моя команда направилась в зал для завтрака, пусть все займутся своими трюфелями, так ко мне меньше вопросов и придирок, ещё минут через пять сам вошёл в обеденный зал, напевая:

— Ну почему ко мне ты равнодушна?

И почему ты смотришь свысока?

Я не прекрасен, может быть, наружно,

Зато душой красив наверняка-а-А!.

Сюзанна обернулась первой, лицо озарилось, словно увидела принца на белом коне брабантской породы, воскликнула с энтузиазмом:

— Кто это равнодушен к нашему Вадбольскому?.. Покажите мне эту мерзавку, я сама удавлю голыми руками!

— Да, — поддержала и Изольда. — Кто посмел обидеть нашего общего любимца?

При слове «общего» Сюзанна чуть поморщилась, но тут же улыбнулась, общее пользование заканчивается, а дальше гордый барон будет снова в её единоличном распоряжении.

Глориана сказала холодно:

— Вадбольский, вы опоздали. Понимаете ли, что незадекларированным опоздунством ставите под удар всю нашу экспедицию?..

Я виновато развел руками.

— Ваша светлость, приношу самые искренние извинения. Я ж не Аскет, вот нечистый попутал выйти в такую чудесную ночь, вдохнуть чистый воздух…

— И пройтись по бабам, — произнесла она с великолепной надменностью.

Я ответил смиренно:

— Духом я силен, но плоть, увы, немощна… Не в том смысле, что немощна, а то уж и не знаю, что подумаете, но не такая стойкая, как мой несгибаемый ни в какую сторону дух. А плоть податлива, грешен, для неё не важно, и то, что бронзовый, и то, что сердце — холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…

Она нахмурилась, что и понятно, нас с Маяковским никто не любит, вон трое суфражисток вообще брезгливо поджали аристократические губы, только Сюзанна смотрит с сочувствием, но у неё и губы не аристократические, а полные, как спелые вишни, да и притерпелась к моим странностям, что начинают казаться не такими уж и странными.

— Он опоздал только на завтрак, — сказала мягко Анна Павлова, — мы даже заказать ничего не успели. Садитесь, Вадбольский, не стесняйтесь.

Сюзанна охнула:

— Вадбольский может стесняться?.. Аня, я тебя люблю. Какая ты светлая душа!

Я вежливо опустился на крайний стул, вообще-то я не опоздал, но младшие по чину должны везде приходить первыми, так что неудовольствие Глорианы понятно.

Она кратко и чётко продиктовала, кто и что заказывает, даже мне заказала и так посмотрела, что всё понятно, шаг в сторону — попытка к бегству, можно стрелять на месте.

В сторону особо опасной Щели выехали ещё затемно, слабые фары с трудом освещают плохо пробитую несколько часов назад в снегу дорогу.

Когда мы подъехали почти вплотную к Щели, водители даже заволновались, они не защищены мощными амулетами, как суфражистки. Глориана вышла первой, старательно проверила оружие, доспехи и остальное снаряжение, я вытащил из сумки коробочку с четырьмя флакончиками.

Глориана покачала головой.

— Вадбольский, так мы никогда с вами не расплатимся.

— Вы уже расплатились, — сообщил я галантно, — вы как солнце освещаете нашу группу, я чувствую в вашем присутствии благоволение и неописуемый восторг… Глотайте сразу, не раздумывая, мерзость гадостная, зато с первой секунды всё увидите, как только, так сразу. И вообще несколько часов будете на взводе.

— Это как?

— Алертными, — пояснил я. — Бодрыми, никто не заснёт на ходу!

Она нахмурилась.

— Вы не очень-то, Вадбольский, и шуточки у вас не очень…

Ну да, добавил я молча, а торпеда-то мимо проплыла, но сказал смиренно и преданно:

— Делаю всё, чтобы заслужить ваше милостивое одобрение!

Подошли Иоланта с Сюзанной, Сюзанна что-то азартно доказывает принцессе Бургундии, та вскидывает брови, отвечает неспешно и с расстановкой, раньше было наоборот, Иоланта весело щебетала, а Сюзанна всегда с ледяным спокойствием созерцала, иногда небрежно роняла одно-два незначимых слова, скорее для поддержания разговора, чем для активного участия.

Похоже, её с детства приучили жить в ледяной броне, так безопаснее, и только я, не замечающий эти условности, медленно и упорно прогрызаю бреши в её панцире. И вот сейчас она почти человек, смеётся и шутит, ведёт себя активно, даже сама ещё не замечает изменений в себе, но подруги уже заметили.

Глориана перевела