Внедрение - Иэн Уотсон

— Крис, можно послушать, что они говорят?

— Что?.. Ах, да — одну минуту.

Соул покопался в аудиопанели на стене и передал Цвинглеру наушники.

Американец стал слушать, глубокомысленно выпятив губы. Ричард Дженнис тем временем направился к своим владениям — территории другого мира…

— Да. Это — что-то. Детка, да ты совсем незнакома с синтаксисом!

Вашильки достигла середины лабиринта. Теперь она стояла неподалеку от Оракула, разговаривая с высоким столбом.

— Ребенок говорит… что-то про дождь?

— Дождь создает та же система. Разбрызгиватели. Нечто вроде сильного душа. Вы бы видели, как они радуются. Тут у них начинается настоящий бал.

— Прекрасно. Ну а, скажем, как работает эта штука, речевая маска, о которой вы рассказывали?

— Мы проходим через речевые движения. Однако при этом только субвокализуем слова. Маска задерживает слова, проводит их через компьютер и затем ресинтезирует в предложения, произносимые вслух в зачаточной, имбеддинговой форме. Маски связаны с компьютером каналом радиосвязи.

— Превосходно — если дети, конечно, не могут читать по губам…

— Об этом мы тоже подумали. Почему и назвали данное устройство маской. Единственное место, где они видят, как двигаются наши губы, это обучающий экран.

Цвинглер приложил наушники к другому уху.

— Интересно, насколько глубоко может зайти этот имбеддинг? Будут ли детишки менять ваши «коррекции», выравнивая их по норме?

— Тогда, — веско произнес Соул, точно врач, ставящий диагноз, — мы вплотную приблизимся к идее существования в мозгу языка-универсума, источника всех возможных языков.

— Вы имеете в виду — всех возможных человеческих языков, не так ли, Крис?

Соул рассмеялся. Вопрос для обсуждения был беспредметен.

— Хорошо, давайте тогда так. Вероятно, все языки эволюционируют на тех же основаниях, что и наши, земные. Но я не могу поручиться за языки, которые зародились в голове какой-нибудь кремниевой саламандры на другом конце вселенной!

— Может быть, подобные существа будут использовать печатающие системы, бинарные структуры, мыслить подобно компьютеру? — задумчиво пробормотал Цвинглер, очевидно принимая шутку всерьез. Видья вышел из лабиринта, подошел к большой оранжевой кукле и поставил ее на ноги. Ростом она достигала ему до плеч. Он поковырялся у нее в боку, и кукла развалилась на части. Он вытащил куклу размерами поменьше, красного цвета, поставил рядом с первой, туловище которой вновь закрыл. Вторая кукла была на голову меньше первой.

— Обучающие средства, — пояснял Соул, принимая из рук Цвинглера наушники и вешая их на место. — В куклы вмонтированы блоки памяти, где записано несколько десятков сказочных историй. Нажимая кнопки, скрытые в теле самой большой куклы, можно настроить ее на одну из историй. Но хитрость вот в чем: они должны перебрать весь механизм кукол, чтобы получить продолжение истории. Сказка оказывается, таким образом, лингвистически имбеддинговой, внедренной, точно так же, как и куклы. Всего их семь штук. Смотрите, сейчас он распаковывает номер третий…

Цвинглер был все еще занят размышлениями вслух на тему собственной идеи компьютерных языков.

— Лингвистически это несостоятельно, — заметил Россон. — Видите ли, в чем дело: мозг связывает данные в многослойных сочетаниях. Что и отражается в языке. В то время как у компьютера — разные адресные бирки для каждого байта данных. По сути, и сам имбеддинг Криса осуществим лишь потому, что мозг ни в коей мере не подобен компьютеру. Он не должен знать, как взаимодействовать с поступающими данными, потому что ключ для такого контакта заложен слишком глубоко — и мозг не может сохранять их долго, даже при использовании ПСС…

Пока он говорил, Дороти начала понемногу вытеснять американца из мира Соула, забирая в свою маленькую империю: расхаживала перед ним, точно несушка перед петухом, а затем, не выдержав, откровенно дернула его за рукав.

— Идейные ассоциации. В них вся проблема, — закудахтала она. — Словам несвойственно иметь много значений. Конечно, мы можем попробовать обучать форме «грюблина», чтобы измерить логическую ценность…

— Нечто вроде сыра с душком, — хмыкнул Цвинглер.

— Совершенно верно! «Грюблин» — форма английского. Со специально подобранными словами вроде «grue» и «blеtn»[6]. Например, «grue» будет называться то, что при проверке оказалось зеленым, или же то, что без проверки производило впечатление голубого или a priori является голубым. Но подобные идеи — увы — чрезвычайно сложны для ребенка…

— Так значит, все-таки луна сделана из зеленого сыра?

— Простите?

— Ведь этот «грюблин» — фантазия, как и луна, сделанная из сыра.

— Мы не настолько наивны, чтобы обучать «грюблину», мистер Цвинглер. Я пытаюсь определить пути поиска для успешного продвижения в этой области науки…

Дороти вывела Цвинглера в коридор, точно пастух — овечку. Она сделала это при помощи целой серии утонченных, логически отточенных приемов, пока Соул, задержавшись у своего мира, наблюдал за Видьей. Что-то обеспокоило его в поведении мальчика. Что-то странное. Он двигался точно заведенный механизм. В его поведении чувствовалось бессмысленное механическое начало.

Видья наконец выстроил семь кукол в один ряд. Лицо его замерло, превратилось в маску, и он сурово уставился на меньшую по росту куклу.

Прошла минута. Внезапная судорога пробежала по лицу мальчика. Точно у конькобежца, под ногами которого хрустнул лед. Привычный мир здравого смысла вдруг оказался хрупок и ненадежен, а хаос под ним — неизбежен и неодолим. Рот его раскрылся, и из него уже готов был вырваться крик отчаяния. Лицо исказила гримаса. По счастью, стены, отделявшие мир от коридора, были звуконепроницаемыми. Расширенными от ужаса глазами Видья смотрел в направлении Соула, хотя он не мог ничего там разобрать, кроме собственного отражения в светонепроницаемом — изнутри — стекле. Он принялся сшибать куклы, точно кегли.

Вцепившись в одну из них, Видья стал сворачивать ей голову. Эта матрешка была последней, в ней ничего уже не содержалось, но он крутил ее то в одну, то в другую сторону, пока от напряжения слезы не выступили из глаз. Как будто он знал: там должна быть еще матрешка.

Соул в ужасе созерцал эту сцену.

Припадок продолжался еще пару минут, не больше, пока Видья не обессилел. Движения его стали вялыми, точно у игрушки с раскрученной заводной пружиной. Наконец он остановился и принялся апатично собирать куклы, выстраивая их вдоль стенки.

Размышляя над возможным объяснением того, что произошло, Соул присоединился к остальным членам группы.

В какой же хмурый Дотбойз-холл[7]превращался логический мир Дороти, и в какой светлый и добрый — мир Лайонела Россона! Соул заранее скривился, размышляя на эту тему. По счастью, Сэм разделил комнату между ними поровну, прекрасно сознавая, что, используя достоинства логического мышления Дороти, он вполне обойдется без ее эмоций.