Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Ее взгляд блуждал по стволу Мамаева дуба.

Последним ждал руководитель назначенцев. Учитель его отца, Иван Чернововк, больше всего напоминал именно того есаула, которого рисовало воображение Северина: седой, мужественный, со строгим лицом и тяжелым взглядом. На его перстне бежал волк с чересом на туловище.

Иван нахмурил лохматые брови и без приветствий приказал:

— Обернись на волка.

* * *

Ночь принесла прохладу. Небом ползло полнолуние, ярко сияли звезды, разливая свет речным плесом. Упорно стрекотали сверчки, в плавнях по ту сторону реки квакали жабы, в камышах иногда сверкали тусклые огоньки, будто озорные потерчатые мерцали фонариками.

Захар выбрал место не из-за живописных пейзажей: здесь на несколько миль вокруг не было ни одной человеческой души. Старый характерник тщательно обследовал берег и выбрал лучшую, на его взгляд, площадку.

— Первое превращение самое важное. Поэтому даже место нужно подобрать идеально, – объяснил учитель.

Как он определял идеальное место, Захар не рассказал. Некоторые вещи оставались тайной для любого, кто не имел череса со всеми скобами.

Например, за пять лет обучения Северин ни разу не видел, как Захар опрокидывается на волка, хотя точно знал, что учитель делал это. Перевоплощение в зверя считалось одной из величайших мистерий Серого Ордена, которую предстояло держать подальше от людей, и этот неписаный запрет разрешалось нарушать только во время военных действий, когда сероманцы сражались в рядах войска Сечевого, или при каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Несмотря на слухи, характерники оборачивались волками преимущественно для разведки, а не ради боя.

Северин разделся догола. Если бы у него были серьги, браслеты или перстни, то тоже должен был бы их снять: украшения мешали во время обращения. Благодаря таланту кобзарей, а особенно думам «Три клямры» и «О серой головушке и ясной девочке», среди людей глубоко укоренилась вера, что именно очарованный черес помогает превращать владельца в волка, но на самом деле его также нужно сбрасывать.

— Что может выбить тебя из волчьего облика?

– Боль. Я должен быть осторожным.

— Сколько времени ты проведешь в волчьем облике?

— Несколько минут, чтобы привыкнуть к новому телу.

— Что произойдет, если ты пробудешь в волчьем облике больше?

– Зверь овладеет моим умом. Тело останется волчьим. Вы убьете меня.

За последние несколько часов Захар задал эти вопросы не менее десятка раз, но Северин каждый раз послушно отвечал. К ночи серебряной скобы учитель готовил его так же тщательно.

- Хорошо, казачье. Готов?

Как к такому можно быть готовым?

– Да.

Ночь была теплой, но его лихорадило. Северин знал, что Захар переживает, и, вероятно, больше его, но не выражал того ни голосом, ни жестом.

- Браслеты? Кольца?

– Вы же знаете, я без них.

– Даже опытные рыцари забывали об этом.

– Я готов, учитель.

– Пусть Мамай помогает, – Захар протянул ему серебряный нож.

Северин разрезал пучку большого пальца и вернул оружие учителю. Осторожно провел пальцем по губам, чтобы почувствовать вкус крови. Теплая, соленая, с привкусом железа.

Он поднял голову к молодому месяцу, позволил ему растопиться в глазах.

Произнес негромко и отчетливо:

– Я – волк.

В ответ пришла боль.

Разорвал кожу, шмыгнул по мышцам, захрустел костями, дернул за ногти, обжег нервы, резанул глаза; Северин не представлял, что боль может иметь столько оттенков. Зудит! Горит! Каждая частица тела — а их оказалось много, очень много — разрывалась и кричала от невыносимой муки. Он заквилил от удушения и беления, от ледяных ветвей и раскаленных ножей, захлебывался и высушивался. Почему Захар не предупредил...

Боль прибила к земле, с агонией пришла тьма. Из горла вырвался крик, полился долго и непрерывно, превращаясь в пронзительный визг. Тело били коряги. Ни одно существо не способно выдержать такую пытку. Ни одно существо не должно испытывать такой пытки.

Рот залило кипящей смолой, по черепу било кузнечным молотом. В сжатых глазах, крутившихся в глазницах, пытаясь вырваться прочь оттуда, горело видение — будто волны боли выжали из тела душу и она наблюдала ужас превращения сбоку: вот он коленчает, бьется в непрерывном визге, хаотически дергая концами. хребет покрывается черным мехом, вены пульсируют, уши залезли на макушку, лицо вытянулось как рыло у черта. Ужасное, отвратительное, жалкое зрелище. Это не его тело, это не он...

Темнота. Волчье рычание. Багровые глаза. Зверь смотрит на него, скалится,

я часть тебя,

неотъемлемая и бурная, разделим жажду и кровь на двоих, отныне и до смерти

мы будем вместе, парень,

загляни внутрь и увидишь меня, и

ничто в мире не разлучит нас!

Боль резала, пилила, разрывала на клочья, бросала на битое стекло и толкала сверху. Он сам согласился, он сам избрал...

И все кончилось. Боль утихла, как исчезает шторм, оставляя взбудораженное море. Северин лежал, выжженный и выкрученный, без движения и желания жить.

Ощутил осторожное прикосновение к голове.

— Все хорошо, сынок, все кончилось. Молодец. Ты выдержал!

Не умер.

— Хуже всего позади. Дыши, дыши ровно. Все кончилось.

Голос Захара звучал рядом, но как-то иначе.

— Северин, осторожно открой глаза.

Смотри.

Джура неохотно открыл веки. Сколько цветов!

Мир открылся невиданной скрытой стороной. Словно слепец, прозревший, Северин смотрел на ночной берег и видел его так хорошо, словно был солнечный день. Как он не видел до сих пор? Как не мог ничего разглядеть без огня? Глаза различали столько оттенков черного и серого, замечали мельчайшие детали, он даже видел жаб на другом берегу реки, которые до сих пор молчали под впечатлением от его воплей.

Дыши.

Он набрал воздух – и в ноздри ударили сотни запахов. Северин почувствовал, что рядом сидит пожилой мужчина в пыльной одежде, от него отгоняет потом и табаком, неподалеку дрожат двое напуганных криком лошадей, жеребец и кобыла, оба недавно опорожнились, а на этом самом месте два часа назад пробегал забегающий заяц, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше. три...

Слушай.

Уши дернулись. Четыре! Слух различил мышиный шорох в поле, услышал плеск воды, где только всплыла рыба, засек шорох небольших крыльев на дереве на том берегу реки. Он слышал самые тихие звуки — даже такие, о которых раньше не подозревал...

Весь мир вспыхнул и сложился в бесшовную живую картину, которую он постигал и понимал.

— Потрясающе, да? — сердце Захара бьется быстро, он испуган, но говорит спокойно. - Теперь поднимайся понемногу, сынок. Привыкай к новому телу. Осторожно, становись сначала на передние...

Северин перевел взгляд на черные когтистые лапы