Двоеверие - Руслан Валерьевич Дружинин

– Ты спишь, – прошептал он. – Слышу, слышу твоё дыхание. Никто более сокровенной тайны не ведает, коя одному мужу по утру раскрывается, когда жена его мирно грезит под дланью. Между оседлыми люба, а промеж мной и тобой одни мороки. И ты улыбнёшься мне, коли я тебя потревожу?

Яр бережно приник губами к её губам, Женя глубоко вдохнула. Голубые огоньки глаз сверкнули во тьме. Взгляд встретился с Яром, она оттолкнула его, но он крепко перехватил её за запястья и стиснул в железной хватке.

– Тс-с, ни страшися! – горячо зашептал Яр. – Как же ты своего духа боишься? Не знаю откуда в тебе Зимний Волк, но жизни не пожалею, только чтобы с ним поближе сойтися. Плоть можно взять, а Дух нет. Полонил бы тебя и держал, покуда сам камнем не обернулся, но и ты обернись со мной камнем. Стань водою – испью тебя, стань землёю – росами на тебя лягу, хлябью стань – ветром к тебе вознесусь. Как слиться с тобою, ежели не Навь ты, а человек?

Он бережно поцеловал Женю в лоб, в глаза, в губы, соскользнул к шее. Она боялась мешать или прислушивалась, есть ли ещё кто-то в доме? Яр забрался на постель, Женя не шевелилась.

– Ответить… – тихо выдохнула она, – слышит ли Навь голоса, видит ли мороки, прошлое или умерших?

– Видит. Волк даёт гласы, охотится ночью на духов, – Яр прижался к ней, но крестианка остановила его. Вместе со смиренным дыханием добычи он услышал новый вопрос.

– А кровь? Если кровь идёт горлом и в животе дурно, что это значит?

– Это значит – вторая душа пробуждается, – широко улыбнулся Яр, догадавшись, что она наконец-то созрела. – Ты станешь сильнее, дщерь подземного Волка.

Он вновь приник к ней и одарил поцелуем. На этот раз в губы Жени проникла кровь, его кулак надавил на живот и надземница застонала, голубые глаза вспыхнули ярче.

– Но если я обезумлю от Духа, что делать? Как безумие лечится?

– Мыслишь, я одержимый? – ледяным тоном оборвал её Яр. В душе его забурлила и вспыхнула злоба. Одной рукой он схватил Женю за горло, другой поднёс нож к лицу. – Проклятым безымянным вымеском меня нарекла?!

Он встряхнул её и ударил затылком о подушку на койке. Стараясь ослабить хватку, она сипела и цеплялась ему за запястье. Яр поднёс нож к глазам крестианки.

– Откуда у тебя мои глаза? – шипел он. – Нет, не будут мои глаза на иконы смотреть и на мёртвого бога молиться. В очах сила сокрыта, через них Дух входит в плоть… замкну тебя в слепоте, отдай мой глаза крестианка, не поделю с тобой Зимнего Духа… – Женя задёргалась и засипела. – Не бойся, больно будет токмо немножко... – опускал Яр острие ножа, – не впущу в тебя свою силу, ослепни!

В комнату ворвался луч фонаря. Яр рывком поднял Женю с кровати, спрятался за её спиной и приставил нож к горлу. Несколько секунд Навье зрение не видело – привыкло ко тьме.

– Гаси свет, не то зарежу! – вскрикнул он.

Луч фонаря соскользнул в сторону и боль отступила. Из горницы в спальню вошёл широкоплечий мужик, гораздо выше обычных людей, лицо суровое, с окладистой бородой, на левой щеке три старых шрама.

– Израдец! Знал, что увижу тебя.

– Отпусти её, – Настоятель шагнул, но Яр угрожающе вздёрнул голову Жени.

– Много ты не охотился, крестианец, коли забыл: Волк добычу так запросто не отпустит. Я ради дщери твоей возле стен поджидал, по ночам в двери скрёбся, ближе-ближе к девице твоей подбирался, красу её на себя примерял, да вот же она, ныне в руках моих: милая, ладная, ласковая! Как же отпустить мне такую?

Яру удалось разжечь в глазах крестианца огонь, он ухмыльнулся и покрепче прижал к себе Женю.

– Зря к нам полез, – тяжело просипел Настоятель. – Хочешь смелость свою перед Старшими выказать? Кто тебе приказал в Монастырь заползти? Кто-то из вожаков? Или может сама ведунья послала?

– Не смей про неё пасть открывать! – рявкнул Яр. Злоба подталкивала его схватиться с предателем, но человеческий разум подсказывал держаться заложницы до конца.

– Гляди, какой дерзкий нашёлся, – медленно подступал Настоятель. – Пролез в чужой дом, на хозяев набросился, людей ночью зарезал – вот и вся слава. Щенок ты молочный, таких в стаях полно, один ты наглее и глупее всех прочих, раз забыл про черту и полез в тепло к христианам. Или Волчица войны захотела?

– Не треплись, боятся оседлые драки! – рассмеялся ему в глаза Яр. – Какая война тебе, пёс обрюзгший? Утёк ты от племени, в немощь впал человечью, главным у надземцев заделался, ради плёхи своей крестианской род продал, дочек в чужом тепле наплодил, а нынче сыто да тихо жить хочешь? Нет, таким биться не по зубам! Такие на войну глядят с краю, с опаской за детей своих, да за баб, да за нажитое добро! Война с ножа кормит, а надземников Счастья лишает. Оробели вы драться, так сидите по избам и ждите, пока Волки придут!

– Вот значит, как в племени обо мне судят? – не смутился Настоятель. – Догадываюсь, чей язык намолол. Она может и Навь обмануть, не поморщится.

Яр потемнел от злости. Бежать некуда, через узкие окна не выскочишь, сквозь двери из-за предателя не пройдёшь. Настоятель подступил ближе, вот и спальню почти пересёк. Только нож возле горла его родной