"Фантастика 2025-28". Компиляция. Книги 1-19 - Дмитрий Шатров

– Ну почему же не трогал? – Голос Славика сделался вкрадчивым. – Вот ее трогал. – Он снова кивнул на Мирославу. – В детстве трогал и попробовал тронуть сейчас. Думал, тебе все снова сойдет с рук? Думал-думал! Меня не проведешь! Вот только не учел одного, не учел, что наша малышка нынче не так беспомощна. Знаешь, сколько у нее за плечами походов к психиатрам?

Валик посмотрел на Мирославу безумным взглядом, замотал головой. Он еще ничего не понимал, зато Мирослава начинала понимать…

– У нее психиатрических диагнозов больше, чем у тебя записей в трудовой книжке, Седой! И, думаю, она наконец припомнила и все свои обиды, и своего обидчика. Ты же припомнила, зая? – Славик снова ей подмигнул. – Я даже не сомневаюсь. Тут повсюду твое ДНК: эпителий, волосы, отпечатки. Конечно, многое уничтожит огонь, но кое-что все равно сохранится. А чтобы у этого следака не осталось никаких сомнений, я подбросил в твою комнату запасные ключи от вот этого замка. Разумеется, тоже с отпечатками. Анамнез у тебя весьма внушительный. После того, что ты пережила, у любого поехала бы крыша. Вот у тебя и поехала. Отомстила обидчику, как могла…

– Как? – Заорал Валик. – Как отомстила?!

Славик посмотрел на него все с тем же омерзением.

– Она сожгла тебя заживо, Седой, – сказал, чеканя каждое слово. – Отомстила за своего убогого дружка и за себя. Мне кажется, это очень правильное и очень логичное решение. – Он вытащил из кармана куртки зажигалку, подбросил ее в воздух, поймал налету. Валик испуганно заскулил.

– Не надо, – попросила Мирослава. Могла и не просить, такие, как Славик, однажды попробовавшие вкус крови, больше никогда не остановятся. – Отпусти его.

– Ты дура, мелкая? – Славик отвернулся от клетки, вперил в нее полный безумия взгляд. – Зачем мне его отпускать, когда все так замечательно складывается? Одним выстрелом убиваю двух зайцев: поганого шантажиста и неверную невесту. Ты же не надеешься, что я тебя отпущу?

Мирослава не надеялась. Слишком хорошо она знала этого упыря, чтобы верить в чудеса.

– Конечно, останься ты после содеянного в живых, тебя бы, наверное, даже не стали судить. Сумасшедших преступников нужно лечить. – Он обнажил в оскале идеально ровные зубы. – Но я не хочу рисковать. Это во-первых. Ну, спроси меня, что во-вторых?

– Что во-вторых? – послушно спросила она.

– А во-вторых, я наконец сделаю с тобой то, что хотел сделать все эти годы. Для этого мне не нужно тебя сжигать. Огонь – не моя стихия. Я люблю металл и матушку-землю. Сначала металл – очень острый металл, а потом земля. Я даже не знаю, что интереснее: сгореть заживо или быть похороненной заживо.

Рот Мирославы снова наполнился прелыми листьями и сырой землей. Как в детстве… Она считала себя сильной и смелой, но сейчас, прямо в эту самую секунду, ее накрывала паника.

– Тебя никогда никто не найдет, мелкая. Все решат, что ты сбежала, испугавшись неминуемого наказания. Папуля толкнет проникновенную речь в твою защиту, намекнет на твое психическое нездоровье. Остальное этот следак нароет сам. Он ведь уже роет под тебя, мелкая! Ему просто нужно указать правильное направление. Ну все, представление начинается! – Славик снова подбросил и снова налету поймал зажигалку. – Давай-ка подальше от сцены, зая! Скоро здесь станет очень жарко, но я хочу, чтобы ты видела! Да что там, я и сам хочу посмотреть, как это будет, как они превращаются в Светочей.

Отползать Мирославе было некуда, наручники надежно приковывали ее к стальному ограждению площадки. Оставалось лишь смотреть и гадать, как быстро огонь перекинется с клетки на лужи пролитого на пол бензина. Отчего-то она была уверена, что Славик намеренно оставил эти лужи, чтобы еще больше напугать ее, чтобы пощекотать нервы себе.

В клетке выл, метался и бился о прутья Валик Седой. Сейчас он и в самом деле был больше похож на гигантскую птицу, чем на человека. Ужас лишил его остатков человеческого. Мирослава еще держалась. Наверное, ее собственная выдержка закончится в тот самый момент, когда вырвавшийся на волю огонь лизнет подошвы ее кроссовок. Но пока она все еще чувствовала себя человеком. Смертельно напуганным, но человеком.

Славик шагнул к клетке, щелкнул зажигалкой. Валик затаился, кажется, он даже перестал дышать. Мирослава тоже перестала. Взгляды всех были прикованы к пляшущему на конце зажигалке голубому пламени. Наверное, поэтому никто из них не увидел, как по лестнице поднялся еще один человек…

* * *

У Фроста появилась идея. Эта идея появилась бы уже давно, сразу после первого убийства, если бы не Мирослава. Присутствие Мирославы выбивало его из колеи, мешало мыслить рационально, мешало просчитывать ходы наперед.

Явившись в Горисветово, он планировал закрыть свой собственный гештальт. Став взрослым, циничным и матерым, он не перестал быть тем наивным пацаном, которому это проклятое место сломало жизнь. Жизнь пришлось собирать по кусочкам, впрочем, как и самого себя. Фрост никому не сказал, что с ним тогда случилось. Даже родителям. Уже тогда он понимал, на чьей стороне будет правосудие. А еще он понимал, что отец все это так просто не оставит. Отец, неисправимый идеалист, начнет искать правду. Может быть, он ее даже найдет, но станет ли ему легче от этой правды? Не появятся ли у него те же проблемы, что и у его сына? Фрост был почти уверен, что обязательно появятся. Поэтому он молчал. Шок и амнезия от пережитого – это так удобно! И вполне оправдано, когда в округе орудует беспощадный маньяк. То, что случилось с ним, тоже пытались связать с Горисветовским душителем, но картинка не складывалась. Не тот почерк преступления, совсем не тот! Родители поверили в несчастный случай. Или не поверили до конца, но хотели поверить, хотели наконец перевернуть эту страшную страницу и начать жить с нового листа? Абсолютно точно они хотели, чтобы он, Фрост, начал жить с чистого листа.

А он в тот день потерял и надежду, и первую любовь, и свое будущее. В тот день он решил, что не хочет больше жить. Наверное, родители это почувствовали. Мама точно почувствовала. Мама не отходила от него ни на шаг, потому что видела тень обреченности на его лице, потому что боялась, что он может что-нибудь с собой сделать. Тонкая натура, сложная душевная организация. Вот таким он тогда был, таким виделся родным. Наверное, оттого они и оставили его в покое, ни о чем не расспрашивали его сами, не позволяли расспрашивать другим. Они оберегали его, как могли. Оберегали и прямо в больничной палате начали планировать его новое будущее.