Книга Страшного суда - Конни Уиллис

— Она заразилась гриппом, Колин.

— Но ведь вы тоже. И живы. Может, и она жива. Я думаю, вам надо поговорить с Бадри, вдруг он что-нибудь придумает. Как включить машину обратно или еще что-нибудь.

—Ты не понимаешь. Это ведь не фонарик. Привязку нельзя включить и выключить.

—Тогда, может быть, он установит другую. Новую. На то же самое время.

На то же самое время. Переброску, даже с уже известными координатами, надо настраивать не один день. А координат у Бадри нет. Только дата. Он может создать новые на основе этой даты, если пространственные не изменились, и если Бадри в горячке не запорол и их тоже, и если парадоксы вообще допустят повторную переброску.

Все это Колину не объяснишь, как и то, что Киврин вряд ли смогла переболеть гриппом в столетии, где самый ходовой метод лечения — это кровопускание.

— Не выйдет, Колин, — сказал он, вдруг разом устав от объяснений. — Прости.

—То есть вы ее там просто бросите? Живую или мертвую? И даже говорить с Бадри не будете?

— Колин...

— Бабушка Мэри боролась за вас до конца! Она не сдавалась.

— Что здесь происходит? — проскрипела вошедшая в палату сестра. — Я буду вынуждена попросить вас удалиться, если вы продолжите нервировать больного.

—Я и так ухожу! — Колин выскочил.

Днем он не пришел, вечером тоже, и на следующее утро тоже нет.

— Ко мне еще пускают посетителей? — спросил Дануорти Уильямову медсестру, заступившую на дежурство.

—Да, — ответила она, глядя на экраны. — Там как раз кто-то дожидается.

Эго оказалась миссис Гаддсон. С заранее раскрытой Библией.

— От Луки, двадцать третья, двадцать третий, — мстительно сверкнув глазами, объявила она. — Раз вас так интересует Распятие. «И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его».

Если бы Господь знал, где его сын, он бы никогда не позволил сотворить с ним такое, подумал Дануорти. Он бы его вытащил. Явился бы за ним и спас.

Во времена чумы людям казалось, что Господь от них отвернулся. «Почему ты отворотил лик свой? — писали они. — Почему не внемлешь нашему воплю?» А если он их просто не слышал? Лежал без сознания больной на небесах, беспомощный, не в силах прийти?

— «И сделалась тьма по всей земле до часа девятого, — читала миссис Гадцсон, — и померкло солнце».

Современники верили, что настал конец света, Судный день, и дьявол восторжествовал над землей. «Так и есть, — согласился Дануорти. — Восторжествовал и выключил сеть. Потерял привязку».

Он подумал о Гилкристе. Как он, осознал перед смертью, что натворил, или тоже лежал в беспамятстве, не ведая, что убил Киврин?

—«И вывел их Иисус вон до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо».

Его забрали, вознесли на небо. Господь все-таки пришел за ним. Но поздно. Слишком поздно.

Миссис Гадцсон читала до самого прихода Уильямовой медсестры.

—Дневной сон, — объявила девушка, выпроваживая миссис Гадцсон. Вытащив из-под головы мистера Дануорти подушку, она взбила ее несколькими энергичными ударами.

— Колин приходил? — спросил мистер Дануорти.

— Я его не видела со вчерашнего дня, — подкладывая подушку обратно, ответила сестра. — А сейчас постарайтесь поспать.

— И мисс Монтойя не заглядывала?

— Со вчера — нет. — Девушка выдала ему капсулу и бумажный стаканчик с водой.

— Мне ничего не передавали?

— Нет, — покачала она головой, забирая пустой стаканчик. — Вы поспите.

Не передавали. «Я постараюсь устроить так, чтобы меня похоронили на погосте», — пообещала Киврин Монтойе, но на погостах не хватало места. Чумных закапывали во рвах, в канавах. Кидали в реки. Под конец перестали хоронить вовсе. Складывали трупы штабелями и поджигали.

Монтойе не отыскать диктофон вовек. А если и отыщет, что там будет записано? «Я пришла на переброску, но сеть не открылась. В чем дело?» Срывающийся на крик, полный панического страха, обвиняющий голос Киврин: «Элои! Элои! Для чего ты меня оставил?»

Медсестра заставила его покинуть койку и пообедать, сидя в кресле. Когда он доедал свой компот из чернослива, пришел Финч.

— Консервированные фрукты почти закончились, — сообщил он, указывая на поднос Дануорти. — И туалетная бумага. Не представляю, с чем мы будем семестр начинать. — Он присел на край койки. — Университет назначил начало семестра на двадцать пятое, мы к тому времени просто не успеем подготовиться. В Сальвине еще пятнадцать человек больных, всеобщую иммунизацию только-только запустили, и я не стал бы с такой уверенностью утверждать, что больше никто не заболеет.

— Как там Колин? — спросил Дануорти. — С ним все в порядке?

—Да, сэр. Захандрил после кончины доктора Аренс, потом несколько приободрился, когда вы пошли на поправку.

— Я хотел вас поблагодарить, что присмотрели за ним и помогли. Колин сказал, что это вы организовывали похороны.

— Мне только в радость помочь, сэр. У него ведь больше никого нет. Я был уверен, что его мать приедет, раз опасность миновала, но она сказала, что не управится за такой короткий срок. Зато прислала восхитительные цветы. Лилии и лазерные. Отпевание проводили в Баллиольской часовне. — Он неловко поерзал. — Да, и кстати о часовне... Я надеюсь, вы не будете возражать: я разрешил реформистам устроить там колокольный концерт пятнадцатого. Американки будут исполнять «Наконец грядет спаситель» Рембо, а Реформистскую церковь Госздрав реквизировал под центр иммунизации. Надеюсь, ничего страшного?

— Конечно, — ответил Дануорти, думая о Мэри. Звонили на ее похоронах в колокол?

— Или попросить их перебраться в церковь Святой Марии? — встревоженно уточнил Финч.

— Нет, что вы, не нужно. Часовня отлично подойдет. Вы, похоже, без меня огромную работу провернули.

— Я старался, сэр. Хотя с миссис Гадцсон, конечно, сложновато. — Он встал. — Все, не буду больше мешать, вам ведь нужно отдохнуть. Могу я что-нибудь для вас сделать? Принести что-нибудь?

— Нет, — покачал головой Дануорти. — Что тут сделаешь.

У самой двери Финч обернулся.

—Да, и примите, пожалуйста, мои соболезнования, мистер Дануорти, — пробормотал он смущенно. — Я знаю, как вы дружили с доктором Аренс.

«Дружили, — подумал Дануорти, когда Финч вышел. — Хороший из меня друг». Он попытался вызвать в памяти картину, где Мэри склоняется над его койкой, скармливает ему капсульный термометр, тревожно смотрит на экраны; представить, как Колин, стоя у его кровати в новой зеленой куртке и своем сером шарфе, твердит: «Бабушка Мэри умерла. Умерла. Вы меня слышите?» Но ничего не вспоминалось. Совсем ничего.