Командир 2 Война - Василий Седой

Спал до часов двух дня и в этот раз проснулся сам. Как выяснилось, чуть позже начштаба, видя моё состояние, запретил меня тревожить, хоть и стоило это сделать.

Просто за время моего отсутствия здесь скопилось уйма новостей, требующих моего непосредственного участия.

Кухлянских, когда начал рассказывать, даже не смог сдержать своего возмущения, и в несвойственной ему манере высказывался очень экспрессивно:

— Командир, они там думают, что мы действительно всесильны и подрабатываем богами войны? То, что они хотят, и армии не под силу. Не то, что нашему, теперь уже не полному батальону. Складывается впечатление, что от нас таким способом хотят побыстрее избавиться.

Возмущался начштаба не зря, и я с ним полностью согласен. Отдать подобный приказ мог только неадекват или откровенный вредитель, и я, поначалу узнав, от кого пришла радиограмма, хотел даже обидеться на Цанаву. Но, как оказалось, подписан приказ Павловым, просто доведен он с помощью Цанавы.

Так-то я не подчиняюсь этому человеку, и даже ведомство у меня другое. Но тот момент, что передали мне этот приказ именно через Цанаву, все портил. При желании, в дальнейшем мне запросто можно предъявить, что я не выполнил поставленную задачу, ну, или даже не попытался её выполнить.

Приказали мне не много — не мало, а взорвать все мосты, расположенные в районе Бреста, а также уничтожить понтонные переправы, наведенные в тех краях. Притом, приколола формулировка: «Выдвинуться силами вверенного подразделения в заданный район и атаковать перечисленные объекты…»

Маразм и тупость, по-другому подобное не назвать. Мне очень хотелось бы узнать, кому на самом деле так сильно нужно нас уничтожить. Мне слабо верится, что военачальник такого уровня не понимает, какой отдаёт приказ. Да и по поводу Цанавы возникают вопросы. Он-то точно здравомыслящий человек и вряд ли не читал, что за приказ мне отправляют, пользуясь его возможностями. Почему-то возникает сомнение, что он не воспротивился бы, по сути, бесполезному уничтожению его любимого подразделения.

Нутром чувствую, что здесь что-то не чисто.

Понятно, что я этот приказ, в принципе, даже пытаться выполнить не буду, но мягкое место прикрыть обязан. Поэтому, я составил текст радиограммы с просьбой подтвердить предыдущий приказ и отправил связистов подальше от лагеря, велев сразу после передачи, не дожидаясь ответа, побыстрее уносить ноги с места работы и возвращаться обратно.

Когда все это делал, у меня возникло знакомое чувство, что я куда-то опаздываю и ещё почему-то захотелось как можно быстрее покинуть, вернее сменить, место стоянки.

Вторая радиограмма была из Москвы. Там ненавязчиво попросили ускорить подготовку к приёму самолёта. Здесь я отвечать ничего не стал, и так скоро все звезды сойдутся. А вот с освобожденными пленными разбираться пришлось, не откладывая, и не только с ними.

Как оказалось, мои особисты выявили среди этих пленных двух предателей и, что мне жутко не понравилось, не дожидаясь моего возвращения, их расстреляли перед строем освобожденных из плена красноармейцев.

Пришлось всерьёз поговорить с особистами и объяснить, что это крайний раз, когда подобное сойдёт и с рук. Выявить предателей — это, действительно, их работа. Хорошо, что они с ней справились. А вот выносить какие-либо приговоры не в их власти, и подобного я больше не потерплю. Вроде бы прониклись и осознали, что я с ними совсем даже не шучу. Будущее покажет, так ли это, но хочется надеяться на лучшее. Всё-таки немало читал я в прошлой жизни о произволе, творимом отдельными личностями, почувствовавшими себя пупами земли. Не хочется, чтобы подобное было у меня в подразделении, и не будет. По крайней, мере пока я им командую.

С освобожденными пленными тоже не все ладно. Среди них нашлись сразу два полковника и один капитан, которые, по словам Борисова (он как раз и занимался ими), мутят воду, разоряясь, что это они здесь должны всеми командовать.

В общем, эти командиры, избежав плена, решили, что им теперь вернут власть над их подчиненными, и не только.

Им откровенно не повезло ещё и потому, что доклад Борисова по ним случился сразу после разборок с особистами. Понятно, что я после этой беседы был не в самом добром расположении духа и вёл себя не самым гостеприимным образом.

Правда, тут и один из полковников помог обойтись без лишних политесов.

Когда мы с Борисовым подошли к расположению освобожденных пленных (их Борисов разместил в стороне от нашего лагеря), навстречу нам шагнул коренастый мужик со строгим лицом, одетый в командирскую форму со споротыми знаками отличия, и слегка высокомерно спросил:

— Ты, майор, командуешь этим подразделением? Почему у вас звёздочки выкрашены в зелёный цвет? Доложись о количестве личного состава и техники…

Мужик тараторил, как из пулемёта. А я глядел на него и хренел от его запредельной наглости. Ни спасибо тебе за освобождение, ни хорошего отношения к освободившим тебя людям я от него не услышал и не увидел. Хамьё, по-другому не скажешь.

Я и так-то был на взводе, а после добавки от этого неадеквата и вовсе слегка озверел, но виду не показал. Просто повернулся к Борисову и спросил:

— Это что за клоун?

Мужик тут же взорвался:

— Майор, ты охренел…

Я не дал ему договорить, протянул руку и потребовал:

— Документы предъяви.

Тот запнулся и начал вещать, что, дескать, при освобождении документов отыскать не получилось, соответственно…

Я снова не дослушал, и повернувшись к Борисову, произнес:

— Удивляюсь я тебе, Борисов, и твоей доверчивости. Вот, если я скажу, что меня теперь надо генералом называть, ты тоже поверишь?

Тот хмыкнул и ответил, даже слегка с издевкой:

— Тебе, командир, поверю.

— Тьфу на тебя, ещё один клоун тут выискался.

Повернулся к мужику и продолжил говорить:

— В общем так, Ляля, разбираться с тобой — кто ты, как попал в плен и в прочих вещах буду не я. Для этого есть специально обученные люди. Моя задача передать тебя и подобных тебе в их руки, что я и постараюсь сделать в ближайшее время. Отправлю-ка я тебя к нашим, там будешь командовать, ну, или каяться, тут как повезёт. Пока же советую тебе и твоим товарищам по несчастью сидеть тихо и не мешать работать моим людям. Надеюсь, я ясно выразился?

Тот хмуро кивнул, и не говоря больше ни слова, повернулся, чтобы уйти, а я добавил:

— Будь проще, полковник, или кто ты там есть, может