Мстислав Дерзкий часть 1 - Тимур Машуков

стенами-то сидеть. А мы на границе из-за этих скрижалей так один раз нарвались, что едва ноги унесли. Не отпугивали они нежить, а наоборот, притягивали. А Рюрик — тот вообще слабый колдун был, дождик только и мог вызвать. Враки всё эта ваша история.

Недовольно нахмурив брови, Вероника продолжала — заговорила про Ледовое Побоище.

— Лёд оживили? — я скептически хмыкнул, потирая ноющее плечо. — Сказки. Повторяешься. Еще мой дед на это лыкарей подловил. Пол-озера замёрзло, да, но больше от мороза, чем от их друидов. А саксонские лыкари в латах… Они и без магии здорово железом машут. Их броня — проклятие наше. Не пробить, как ни колдуй…

Я вспомнил холодный блеск саксонской стали, легко рубящей наши кольчуги.

— Потом был Иван Грозный. Опричная Тень, — и тут в ее голосе прозвучала горечь. — теперь и Шуйский своих таких завёл. Не измену они ищут, а тех, кто против его регентства. Выжигают магическим огнём целые деревни, если заподозрят в симпатиях к настоящей Императрице. Говорят, библиотека Грозного — сила несусветная. Только где она? Шуйский, поди, уже продал саксонцам или циньцам.

Лишка вздрогнула при слове «циньцы». Вероника же продолжила:

— Их терракотовые армии… Гиганты из глины, оживлённые волей императоров-драконов. Я читала хронику тех лет. Под Иркутском дело было. Шли они по степи, как каменная туча. Земля стонала и дрожала. Наши шаманы будили духов, насылали бураны… — она замолчала, будто вспоминая ледяной ветер, завывавший, как стоны тысяч душ, вспоминая, как замерзали в небе циньские драконы-штурмовики, падая вниз огромными ледяными глыбами. — И их остановили. Страшной ценой. Пол-Сибири потом год оттаивало. И шаманов половины не досчитались. Их сила… Она же из земли, из крови. Увы, она не бесконечна.

Потом Вероника заговорила о Петре.

— Окно в Европу-то прорубил, а щели в Навь расширил, — мрачно констатировала она. — Строил свою столицу на костях, да на разломах. Саксонские инженеры-маги коверкали наши обережные узоры, презрительно называли их «деревенщиной». И вот теперь Питер — главная дыра, откуда мертвецы прут, как тараканы из щели. Реформы, — с презрением скривила она губы. — А по сути — забыли корни. Ослабили то, что держало.

Вероника замолчала. Снаружи на мгновение стихло. Стало слишком тихо, подозрительно тихо. Я насторожился, пальцы сжали рукоять меча. Лишка, словно что-то почувствовав, притихла, затаив дыхание.

— А теперь… — вновь заговорила Вероника, и голос её дрогнул. — Теперь у нас Анастасия Федоровна Инлинг. Последняя кровь. Ей тринадцать лет. Её род правил с самого начала, Мстислав! От вас! Её сила… Она берет свое начало с древнего рода. Твоего рода, Мстислав, воинов-волхвов! Она может закончить то, что вы не смогли.

— Может, — согласился я грубо. — Но не делает.

— Отец говорил, что не просто во дворце все. Если бы не этот… регент, — она с ненавистью выговорила это слово. — Василий Андреевич Шуйский. Кровосос. Держит императрицу как в клетке, контролируя каждый шаг, правит её именем, а сам страну распродаёт. Артефакты предков — на запад. Магов-пограничников снимает с разломов — своих костоломов кормить, да столицу охранять. Знаю я этих костоломов. Не люди. Что-то иное, склеенное из костей, да тёмной магии. Страшно даже смотреть на них. В кольчуги с ног до головы закованные, и лиц их никто и никогда не видал. Такова личная охрана регента. А мертвецы? Мертвецы так и идут. Неотвратимо. Как прилив. Границы рушатся. Деревни горят. А он? Он только укрепляет свою власть. Выжигает неугодных. Как Грозный, да? Только тот хоть Империю строил, а этот — могилу копает.

Вероника, задохнувшись от нахлынувших чувств, вскочила.

— И теперь вот пришел ты — ее дальний родич, предок, которому она обязана подчиняться по Праву Древней Крови!

— Тогда, ваше сиятельство, — перебил я её, поднимаясь, — нам сначала надо до утра дожить. И вытащить тебя и Лишку из этого каменного мешка. Потому что пока мы тут историю разбираем…

БА-БАХ!

Оглушительный удар сотряс дверь. Не кулак — что-то тяжеленное, словно таран из векового дуба. Сверху посыпалась пыль и мелкие камешки. Трещина змеей побежала по старому камню.

— … Наши «гости» заскучали и решили, что лекция затянулась, — закончил я, вскидывая меч и заслоняя девочек своим телом. Вся усталость слетела, сменилась ледяной, знакомой яростью. — Лишка, Вероника! Бегом на кухню. Запритесь там и сидите тихо. История пока подождет! Сейчас будем писать свою — кровью и сталью!

Я выскочил наружу, закрыв дверь в тайную комнату. Теперь повоюем.

Еще удар! Трещина расширилась. Сквозь нее, слабо освещая пыльную тьму склепа, пробился тусклый, больной свет луны. И вместе с ним — протяжный, полный ненасытного голода стон. Не один. Много.

Мертвецы теснились, пытаясь прорваться внутрь. Великая история Магической России, рассказанная мне юной графиней, обрывалась на самом важном моменте — на хриплом дыхании живых, готовых отбить еще одну атаку тьмы.

Я уперся ногами в каменный пол, чувствуя холод рукояти меча. Прошлое — прах. Будущее — туман. Есть только сейчас, есть этот склеп, эти двое за моей спиной и волна гниения, ломящаяся в дверь. История? Она здесь. Она пахнет кровью, потом и гнилью. И пишется она сейчас.

БА-БАХ!

Камень двери вздрогнул, как живой, застонал. Расширившаяся трещина зияла, как мерзкая пасть упыря. Тусклый лунный свет, грязный и больной, лизал пыльный пол склепа. И запах… Боже, этот запах! Гнилая плоть, разложение, та самая Навь, что рвалась к нам, к теплу, к жизни.

Все проблемы, что были до этого, ушли на задний план. Весь мир сузился до этой треснувшей плиты, до воя снаружи и до меча в моей руке.

Он действительно дрожал. Не от страха. От ярости. От древней, заговоренной стали, что чуяла врага и рвалась в бой.

«Жаждешь?» — прошипел я клинку, и он будто ответил ледяным жаром, разлившимся по руке. «Ну что ж… получишь».

БА-БАХ!

Камень выкрошился. В щель, что была шириной уже в ладонь, протиснулась серая, облезлая рука с длинными, как шипы, когтями. Она шарила по воздуху, царапая камень.

Время замедлилось. Адреналин, горький и знакомый, как старое вино, ударил в голову. Страх? Он был. Но он сгорал дотла в пламени ярости и одной простой мысли — девчонки сзади. Им некуда бежать. Значит, мне некуда отступать.

Я не стал ждать следующего удара. Шаг вперед. Меч взвился короткой, страшной молнией. Не рубка — точный, сокрушительный удар в запястье. Кость хрустнула, как сухая ветка. Кисть с когтями отлетела, заковыляла по полу, как слепая паук. Снаружи взревело от боли и ярости.

Щель расширялась. Там, в лунном свете, копошились тени. Не одна. Не две. Много. Глазницы, рты, когти.