Либелломания: Зимара - Н. Мар

— Прошу прощения, — в извиняющейся улыбке старика не хватало зубов. — Я вас совершенно не знаю, это так. Но мне бы не хотелось портить отношения со старыми приятелями. К тому же эта латимерия с вами… рыба, которая, бегает… вряд ли при такой склонности вы настолько безобидны, насколько выглядите.

Под моим кубом зажглась горелка. Огонёк едва теплился, но всё могло стать хуже через пару голосов против. Досадно было, что Сомн пустился в объяснения. Они звучали слишком логично, и я боялась, что другие за это уцепятся. И тогда ко мне приставят ещё одного санитара, как к самой безумной во всей Френа-Маньяне.

— Осталось трое, — напомнил Вион-Виварий. — Что скажешь, Эмбер Лау?

— Я никого не знаю. Как я могу решать?

— Будешь тянуть — куб растает, и ты рухнешь.

— Что за ляпискинез?

— Процедура.

— Что за процедура?

— Ляпискинез.

Я поёрзала в сырой ямке, потёрла лицо ладонями и сдалась. Это была только игра. Я ведь не душевнобольная, чтобы поверить, что душевнобольным позволили решать, кто из них самый душевнобольной! В таком случае, оставался лишь один выбор:

— Я против, — махнула налево, где таял пустой куб, — вот этого.

— Голос против Вдруга, — объявил Вион-Виварий.

Прозрачный Вдруг не подал ни голоса, ни шороха, когда с его куба закапало на горелку. Я назвала его, только чтобы не глядеть в лицо своему выбору. А Норман повторил за мной:

— Тогда и я против Вдруга.

Огонь под ним стал вдвое ярче. Капли шипели в горелке. Вион-Виварий вгляделся в пустоту над кубом, прислушиваясь на одному ему доступной частоте, и объявил:

— Голос Вдруга против Нормана. Два-два, — он снова хлопнул в ладоши. — Второй раунд! Голоса только против Нормана или Вдруга.

— Вдруг, — сказала я.

— Норман, — сказала Дъяблокова.

— Норман — сказал Сомн.

— Вдруг, — сказала клякса.

Дъяблокова раздражённо качала коленками:

— Норман, сдавайся сам. Всё равно всё будет по-моему.

— Графоманка!

— Неврастеник.

— Бездарь!

— Статист.

— Дура!

— И это мой дурацкий сюжет!

Дъяблокова замахнулась карандашом. Норман дёрнулся назад. Взмахнул руками и, соскользнув с талого куба, упал. Правда, невысоко, кубы парили метрах, может быть, в трёх над полом. Но как-то неудачно кувыркнулся. Боднул порог и, всхлипнув, застыл. Языки пламени под кубами не давали разглядеть, в сознании ли он.

— Норман! — позвала я. Он не пошевелился. Первым порывом было спрыгнуть с куба и потрясти парня, но три метра — это три метра, и я вцепилась в лёд.

— Норм? — забеспокоилась клякса.

Вион-Виварий подошёл к Норману, откинул ему руку с лица носком ботинка и поискал пульс. У меня сердце застучало в горле. Видра поискал в другом месте и наконец в третьем.

— Группа приняла решение.

— Норм! — воскликнула клякса.

— Норман? — выдавила я и поняла, что грудь парня под клетчатой пижамой перестала трепыхаться. Комната поплыла перед глазами. Я схватилась за воздух и полетела с куба. Копчик хрустнул, горелка подожгла мне штанину. Прихлопывая пламя, я задом отползла в угол прочь от Нормана. Я боялась его. Неосознанно, подспудно. Значит, он был уже мёртв. Только мигом позже положение его шеи показалось неестественным.

— Ну, что, Дьяблокова, довольна? — вскинулась клякса.

— Через твёрдый знак!!!

— Терапия окончена! — прогремел главврач.

Горелки погасли, кубы приземлились. Мы покидали комнату, и только я одна не смотрела на Нормана. На пороге валялась его мятая салфетка, а на ней какая-то схема. Пользуясь тем, что остальные не отрывали взгляд от тела, я сунула бумажный комочек в карман пижамы. В коридоре метались санитары. Я отшатнулась от Гриоика и припустила бегом.

— Сто пять! — прикрикнул санитар. — С-т-о-я-т-ь!

И подсёк канатом. Я упала на гипнотический пол. Гриоик сцапал меня за больную руку, но я дёрнулась изо всех сил. На рукаве проступила кровь, хватка стала железной. Мелькнула игла на конце щупальца. Я почувствовала укол через вестулу прямо в спинной мозг. И размякла. Мы потащились вслед за другими в столовую.

Там я упала третьей за стол к Сомну и кляксе. Рука болела от хватки санитара, но я не смела ни растереть её, ни тронуть. Ни даже отогнуть пижаму, чтобы осмотреть кожу.

— М-да, — выдавила Дъяблокова, ковыряясь в жиже за соседним столом. — Жаль.

— Тебе? — оглянулась клякса.

— Он же с самого начала напрашивался. А убивать статистов — плохой сюжетный ход. Хуже только возвращать из мёртвых.

— Твой бред сдирает с меня кожу. Отвратительно…

— Что же здесь отвратительного? — мягко заметил Сомн. — Мы все здесь на «ты» с трупами. Мы все убивали, а это всего лишь несчастный случай.

— Тем не менее, — Дъяблокова подвинулась к нам со своим стулом и понизила голос, — до тех пор, пока она не объявилась, никто на моей памяти здесь не умирал. Эмбер, ты сама себе не кажешься странной?

— Нет. Это совершенно ничего не значит.

— Это значит, что ты — мой главный герой.

— О. А это ещё не конец книги? — съязвила я.

— Эмбер! — одёрнула клякса. — Не подыгрывай ей. Сейчас она заявит, что взорвала Эзерминори, запихала Брану в кротовину, вытащила Брану из кротовины!

— Вот этими вот самыми пальчиками, — Дъяблокова изобразила, как печатает на клавиатуре, — я мну реальность, как пластилин.

— Понеслась волынка. Если ты такая всемогущая, что ж ты ещё не на воле?

— Да здесь же такой кладезь типажей.

— Тогда хоть сделай эту жижу удобоваримой.

— Если вы не будете страдать, кто это издаст? Вот если растворить парочку в кислоте. Или устроить эпидемию с паразитами. Или убить императора — вот это пожалуйста.

— Ого! Так-таки императора? И ты вот так запросто делишься планами? — поддела клякса.

— А кто мне помешает? Всё, что ты можешь, это закатить глаза, да и то никто не увидит.

Клякса коснулась антрацитовым кончиком пальца своей жижи, и та всосалась во тьму. А у меня перед глазами ещё лежал мёртвый Норман.

— А этот Вдруг, — вяло спросила я, ощущая действие успокоительного, — он что за существо?

— Так ты разве не поняла? — опешила Дъяблокова, но беззубый Сомн опять заступился:

— Она опоздала.

— А, точно. Так вот, до того, как