Край - Виктор Строгальщиков

Дождь кончился, но всё вокруг — и мешки бруствера, и глыбы на дороге, и бампер «уазика» — было мокрым, нигде не присесть, и Лузгин курил, стоя, уже вторую сигарету кряду, и не знал куда себя девать. Внутри брустверных квадратов он видел ямы, затянутые сверху тёмным от воды брезентом, и в левой яме вот уже минут пятнадцать как исчезли старлей Елагин с младшим сержантом Коноваловым и другим сержантом, из местных, встретившим их появление пальбою в небо из ракетницы. Солдаты таскали из «броника» в яму коробки и ящики, другие солдаты волокли навстречу, на дорогу, такие же ящики и коробки; чужой бронетранспортёр в моторном рёве и дыму задом выползал из капонира, освобождая место нашему; водитель Саша прыгнул в свой «уазик», бибикнул Лузгину, чтобы тот освободил дорогу, вильнул три раза между блоками и быстро поехал в сторону деревни, что растянулась посреди поля в полуверсте за блокпостом.

Стоять столбом было нелепо, но и предлагать свои услуги в качестве добровольца-грузчика было бы ещё смешнее. Лузгин прошёлся по дороге, взглядом обводя окрестности, и увидел две линии траншей, короткими зигзагами отходящих от брустверных ям. Всю территорию блокпоста, включая линии траншей, широко опоясывали спирали колючей проволоки — спирали Бруно, припомнил начитанный Лузгин, — а посреди, за левой ямой, торчала деревянная караульная вышка на манер зоновской. Лузгин такие видел в Харпе, этом тюменском Магадане. На вышке, привалившись грудью к поручню ограждения, неподвижно стоял солдатик в бушлате с поднятым воротником и пристально смотрел на Лузгина. Солдатик поднёс руку к лицу, под крышу вышки порхнул и растаял виток сигаретного дыма. «Дисциплинка, однако», — хмыкнул Лузгин. Он посмотрел подальше в поле, заметил, уже без удивления, знакомый бугорок и громко спросил караульного:

— Это что, танк, да?

Караульный кивнул и снова пустил дым под крышу.

— Ну чё там? — крикнул караульный, глядя через дорогу. — Долго ещё?

— Ладно, слезай, — ответили ему.

Из ямы бодро выскочил Елагин. Солдаты стали двигаться быстрее, но не слишком; самый прыткий уронил коробку, сквозь лопнувший картон по асфальту рассыпались тускло блестевшие банки, и Елагин звучно выдал: «М-ма-ла-дец!» Он стоял, подбоченясь и стучал по асфальту носком правого ботинка. Лузгин отбросил сигарету и пошёл к нему.

— Сейчас разгрузимся, — сказал старлей, полуобернувшись на лузгинские шаги, — соберём для вас личный состав, побеседуете.

— О чём? — съязвил, не сдержавшись, Лузгин.

— Вам виднее, — спокойно ответил Елагин. — Да, сейчас сюда местного старосту привезут, расскажет вам… ну… о проблемах населения…

— …О дружбе с военными, — в тон старлею продолжил Лузгин. — Всё понятно. — Он стал припоминать, в каком кармане сумки лежит диктофон и давно ли он менял в нём батарейки. — Кстати, как вас по батюшке? Очень приятно, Алексей Алексеевич. Простите, что не поинтересовался ранее. Так вот, Алексей Алексеевич…

— Можно и без отчества, — сказал Елагин.

— …Нельзя ли мне самому побывать в деревне? Поговорить с людьми, а не только с начальством.

— Времени мало, — ответил старлей. — Вернётесь в Казанку, там — сколько угодно.

— А если я желаю здесь?

— Не успеете здесь.

— У меня создаётся впечатление, — с подчёркнутой вежливостью проговорил Лузгин, — что у вас есть какие-то причины воспрепятствовать мне… — Елагин медленно покачал головой, глядя мимо, и Лузгин шагнул к нему поближе и даже тронул за рукав. — Что случилось, Алексей? Чего вы от меня шарахаетесь? Боитесь, что не то и не так напишу, неприятностей боитесь? Зря боитесь, я вам не враг, я вам зла не желаю. Я взрослый человек, в два раза старше вас, Алёша, я тридцать с лишним лет работаю журналистом и никогда людей не подставлял. Но я не люблю, когда меня водят за ручку, и я не позволю, понятно?

— Да никто вас за ручку не водит! — Скуластое лицо старлея выражало и досаду, и неловкость. — Я просто отвечаю за вашу безопасность, вот и всё.

— А там опасно, да? — Лузгин выставил руку в направлении деревни.

— Здесь везде опасно, — сказал Елагин.

— А в Казанке?

— В Казанке — нет.

— А почему?

— Как почему? Просто знаем, вот и всё.

— Послушайте, Алексей! — Лузгин придвинулся и снизил голос. — Чёрт с ней, с этой деревней. Не пойду я туда, если вы не хотите. Согласен: пусть будет Казанка. Я вообще согласен во всём и везде вас слушаться. Договорились? Я шагу без спроса не сделаю, только… Только позвольте остаться с вашей ротой.

— Исключено, — сказал Елагин.

— Да не хочу я возвращаться с тем старлеем! — Он уже с трудом удерживал себя на полушёпоте. — Я его знать не знаю, а к вам я привык. В конце концов вы сами только что сказали, что отвечаете за меня, да? — Лузгин обрадовался собственной находчивости. — А если меня шлёпнут на обратной дороге с тем старлеем? Кто отвечать-то будет? Нет уж, Алёша, вы меня сюда привезли, вы меня обратно в Тюмень и доставите. Договорились?

— Исключено, — сказал Елагин.

— Да ну вас на хрен, старший лейтенант, — в сердцах не сдержался Лузгин. — Я думал, вы человек, а вы… — Он замолчал, подыскивая слово. — Вот Коля-младшой, он бы понял, он бы так не поступил.

— Вот были б вы военным…

— Был бы я военным, — оборвал его Лузгин, — я бы уже полковником был, и ты бы у меня, старлей, сейчас по струночке стоял.

— Какое счастье, — улыбнулся Елагин, — что вы не полковник. Не сердитесь, Владимир Васильевич, но по-другому не будет.

— Ну, это мы ещё посмотрим. — Лузгин отлично понимал, что он проиграл окончательно, но злость на старлея и самого себя — ещё бы, сдался пацану — странным образом куда-то улетучилась. Он понял вдруг, что дело не в Елагине и не в старлеевском к нему предвзятом отношении, не в ритуальной неприязни строевого к штатскому, а в чём-то большем, неясно опасном, над чем и сам старлей властен не был.

Лузгин припомнил стрельбу по дороге в Ильинку, как старший лейтенант глядел из-под ладони через поле — на этот раз бинокль забыл в машине, как под Ялуторовском автомат; и с этой армией мы мним себя великою державой? Да, собственно, дело не в армии. И даже не в Чечне, которую отдали, и не в законе об охране инвестиций. Беда в другом — что не сумели сами собой распорядиться; как жили одним днём, так и живём. А те, которые пришли, своё право и дело знали круто. Вот прикупили «Транснефть» деловые «варяги», и вскоре никаким сепаратизмом уже не пахло в суверенном Татарстане, потому что «варягам» было плевать на сепаратизм и суверенитет, вместе взятые: они завладели «трубой». Ознакомьтесь с тарифами и извольте платить, а коли не желаете — грузите вашу нефть хоть бочками, как Бендер апельсины. Никакие президенты с губернаторами этим собственниками были не указ, а если что — летели «боинги» с ограниченным контингентом. Поначалу Лузгин даже радовался, наблюдая, как под напором «варягов» к чертям собачьим покатилась вся родная бюрократия, да тут же принялась карабкаться обратно, сжимая в зубах свежие ооновские «ксивы». И ведь вскарабкалась и уселась прочнее, чем раньше, потому что её новых хозяев нельзя было свергнуть на выборах.