Хроники Тарры - Инна Викторовна Беляцкая

медицинский отсек ее водили регулярно, даже чаще, чем на допросы. Обвешивали датчиками, брали анализы, кололи какие-то препараты. После уколов голова наливалась тяжестью, подступала дурнота, мысли связывались в густой клубок, словно, в голове копошились маленькие верткие чудовища, перепутывая и перекручивая содержимое на свой лад. Не в состоянии понять, что же толком произошло, Хлоя начинала верить, что это она испортила швейное оборудование, украла платье и большой рулон шелкового полотна, именно это ей вменялось в вину, и снесла на черный рынок. Она даже припоминала лицо торговки, у которой платье и ткань обменяла на талоны. А дальше, сколько не напрягала память, ничего не было, только провал и чернота.

После одного из таких сеансов на следующем же допросе Хлоя равнодушно подписала все предъявленные ей обвинения и протоколы, отрешенно прикладываясь большим пальцем к экрану и даже не вникая в суть документов. А потом долго рассматривала руки. Как же она похудела. Кожа, обтягивающая хрупкие пальцы, светилась, будто стала тоньше, прозрачнее, бледнее, и тем ярче выделялись голубые венки и красные точки инъекций. Но на этом ни допросы, ни осмотры не кончились. А фраза про коммуникатор и сообщника повторялась все чаще.

Как-то раз, вернувшись в камеру после очередного допроса, Хлоя обнаружила сидящую на другой койке девушку. Светлые кудряшки, миловидное личико, вздернутый нос. Девушка, увидев Хлою, оживилась и принялась щебетать без умолку. Молодая и не в меру болтливая, она кого-то сильно напомнила. Хлоя нахмурилась, пытаясь вспомнить, и внимательно рассматривала неожиданную компаньонку, пока та, весело и непринужденно, рассказывала о своей жизни, о проступке, и о том, как оказалась в заключении. От нее Хлоя услышала, что камеры для особо опасных преступников находятся глубоко под землей. А здесь, на средних этажах, обитают те, кто еще подлежат исправлению. Значит, есть шанс, что ее выпустят?

— Расскажи, за что задержали? — девушка захлопала глазами, и непрерывно приглаживая длинные светлые пряди, доверительно посмотрела Хлое в глаза. — Мне можно, я такая же, как и ты, — добавила она капризным полушепотом. — Ну расскажи, пожалуйста.

Сокамернице волосы не состригли, наоборот длинные, ухоженные локоны доставали почти до лопаток. Что-то было неправильное в ее волосах. И на руках не видно следов от уколов. Лицо казалось таким знакомым, неужели они встречались? Но вспомнить Хлоя не могла. Она насупилась и молчала. Девушка раздражала, говорить, а тем более делиться с ней чем-либо совершенно не хотелось.

Они пробыли вместе несколько дней, и Хлоя смертельно устала от нескончаемой болтовни новоявленной подруги. Однажды, после возвращения с допроса, девушки в камере не обнаружилось.

С исчезновением сокамерницы в комнате появился запах. Резкий, неприятный, напоминающий что-то медицинское. От него сильно слезились глаза. Запах почти ушел через некоторое время, но усиливался после каждого возвращения Хлои в камеру.

Ей выдали одежду: просторный комбинезон, светло желтого цвета. Она чувствовала себя некомфортно в брюках и без платка. А еще Хлоя заметила, что все время поправляет волосы — непривычно короткие пряди, заправляет за уши падающую на глаза челку. Вспомнилась недолго пробывшая с ней сокамерница, девушка тоже постоянно теребила волосы. Что это, нервное, или какая-то реакция?

Долгое время Хлоя оставалась одна. И это вынужденное одиночество угнетало невыносимо. Становилось дурно, тошно. Она забиралась на кровать с ногами и подолгу лежала, уставившись в потолок. Может это и нужно так, чтобы, находясь в изоляции, она думала, осознавала, в чем провинилась? Все чаще и чаще приходили мысли о Фрэнке, а с ними накатывала тревога. Что с ним, вдруг его тоже арестовали или он забыл, выкинул из головы бывшую подружку и спокойно живет, ни о чем не беспокоясь? Хлоя не могла определиться, какой из вариантов звучит предпочтительнее. Сердце сжималось, в груди начинало колоть, становилось трудно дышать. Тогда она мечтала, чтобы поскорее пришли за ней, увели в медотсек и сделали спасительный укол, от которого исчезали все мысли. Как ни странно, инъекции приносили облегчение, но вместе с оцепенением приходило странное чувство — что если никакого Фрэнка не было? И вспоминался мальчик с размытым лицом, заступавшийся за нее в приюте, и ощущение, что она теряет нечто важное.

Однажды, во время осмотра в медотсеке, ее поместили не в одиночную, как обычно, а в общую палату, где на соседней койке кто-то лежал. Хлоя присмотрелась. Парень, он, казалось, спал, неподвижный с закрытыми глазами. Одет почему-то как солдат, в броне. На голове шлем, а вот рука… Хлоя содрогнулась. Вместо правой руки у парня была странная конструкция, какой-то огромный механизм, с рычажками и кнопками, заканчивающийся трубой. Пришло в голову, что это оружие. Внезапно парень открыл глаза, уставился пустым, ничего не выражающим взглядом.

Ей начали сниться сны. Что-то неопределенное, малопонятное, размытые цветовые пятна. Но каждый раз ощущение цвета усиливалось, сны становились ярче. По ночам Хлоя погружалась в цветной и причудливо абстрактный мир. А просыпаясь, пыталась удержать детали. Но сегодняшний сон был удивительно четок. Абстракции сменились понятными, хотя и не совсем привычными образами.

* * *

Она сидит на берегу, ветер играет в волосах. Легкие, тонкие пряди и совсем короткие. Говорят — болела, потому и состригли. Она болела? Не помнит ничего, кроме сна про свет и лодки.

Буря, сильный ветер. А маяк не горит. Нужно взобраться на самый верх башни и включить свет, тогда лодки не разобьются о скалы. Лестница, деревянная старая, скрипит. Ступеньки шатаются под ногами. Кажется, что все здание, вся башня сгибается, крутится под порывами ветра. Страшно. Но она упорно карабкается по ступенькам. Там, наверху площадка и смотровое окно, панорамное, на все стороны света. Она прижимает ладони к стеклу и видит. Видит лодки. Они в море, сражаются с бушующей непогодой. Лодки приближаются, и если не загорится свет, то разобьются о скалы. До рычага невозможно дотянуться, слишком высоко. Она, прыгает, машет руками, кричит. Но кто же ее увидит?

Осталось совсем немного. Если взобраться на табурет, а потом встать на цыпочки, и тянуться, тянуться изо всех сил… Наконец, ей удается зацепить рычаг и включить свет.

Сны, качающаяся лодка, легкая волна. Причал. Лодка, но уже воздушная. Свет, мерцающий, мигающий. Маяк — ее отправная точка. Небо, пронзительно-синее и летящие стаи птиц… Лиловые склоны цветущей эрики. Дом, ее дом. Место, где