Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— Вы знаете, последние пару часов у меня то и дело барахлит сердце, — Ирмандильо возник из рубки, потирая грудь. — То зайдется, то остановится… Не хочу паниковать, но я могу от этого умереть?

— Можешь.

У шлюза он столкнулся плечом к плечу с Бритцем и чуть не сбил его с трапа.

— Твой труп на мостике? — рыкнул синтетик. — Убери за собой!

Холодный воздух долины резал легкие.

' — С меня хватит, Эммерхейс. Я спать.

— Слабак.

— И ближайшие лет сто меня не трогай. Псих'.

Ветер усилился и пробрался под китель, под самые ребра. Хорошо. Надо охладить себя изнутри. Что там говорил Ирмандильо о сердце? Почему это слово так и преследует его? Точно. Легенда о Ланиакее. Шчер подкинул новый образ: паук с ледяным сердцем. Теперь он ползал внутри андроида и не давал покоя. До вылета оставалось немного времени, пока гломерида обсыхала, и Эйден решил вернуться к руинам зала под холмом.

Глава 26

Которая чуть-чуть запоздала

После землетрясения в коридорах мигал аварийный свет. Все клинкеты и шлюзы автоматически запирались изнутри, и андроид подтащил одного паука к замку, чтобы приложить его педипальпы к сенсору. Импровизированный кабинет Лешью остался цел. Сейф был заперт. Хотя Эйдену не составляло труда подобрать код, он не спеша разглядывал изображения на дверце.

Прекрасная богиня куталась в кокон, сотканный из звездных бус. Кластер Ланиакея вмещал миллиарды скоплений, и в древности, особенно издалека, выглядел очень похоже. Робот вскрыл сейф и достал ларец, который так и не успел толком разглядеть из рук Лешью. В углу крышки сидел паук: брошка с тельцем из звездчатого сапфира. Старший сын Ланы — Арахнид. Тонкие кривые ножки он поджал под себя, точно живой. Рядом его младший брат из триллианта — алмаза треугольной огранки. Триантул, кажется. В противоположном углу стояла девушка. Ее изображение, набросок белой темперой, диссонировало с пауками.

Эйден откинул крышку, зная, что еще вернется к ней. Из ящика он достал черного паука, вырезанного из цельного оникса, и поднес ближе к свету. Даже под лампой казалось, что у животного нет одной ноги. Третьей, если считать с головы. Отбита? Украдена? Но оказалось, лапу выполнили из хрусталя редкой чистоты: она была там, просто невидима.

Брана. И она же — та самая колыбель четырех рас. До сих пор Эйден считал, что нужно искать систему из одной звезды и трех планет. Это выходило из усеченного имперского варианта легенды. Но у паука восемь ног, и что, если Брана была не одной из трех, а третьей из восьми? Такие крупные системы встречались гораздо реже. И было еще кое-что.

Эйден перевернул паука. Вставка из хрусталя у него на груди. Сердце в разных культурах изображали по-своему, но андроид нашел именно то, что ожидал. Две изогнутые линии, две эфы друг напротив друга. Старый, очень старый знак. От урагана догадок робот зажмурился, мотнул головой и взглянул на хрусталь еще раз. Нет, не показалось.

Когда Гервин позволил андроидам рыскать по анналам истории без спроса и без контроля, роботы потащили себе в мозг разную чушь. Эйден не был исключением, и последние четыреста лет методично вычищал из памяти ненужные факты, чтобы освободить место для новой ерунды. Он стирал лишнее из тяги машин к порядку, но была у него там чепуха, неприкасаемая ввиду ненадобности, даром занимавшая антресоли, но священная, как дедушкин спиннинг. У Эйдена там валялись номера бывших, рецепты коктейлей и — неожиданно, да? — отчеты зонда «Новые горизонты». В 3465 году до основания Империи Авир, на заре астронавтики, захолустные гуманоиды исследовали планетоид на границе своей звездной системы. И обнаружили там ледяное плато из замерзшего метана. Плато в виде сердца. В их системе было восемь планет, и зонд пустили с третьей от солнца. То есть — «от Солнца». Координаты которого завалялись на антресолях Эйдена. Насколько прекрасным открытием это казалось, настолько и невероятным совпадением.

Проверить и перепроверить.

Эйден отбросил паука и захлопнул крышку ларца. Да! Если все верно — а все верно! — старшая дочь Ланиакеи в нижнем углу — это галактика Андромеды. Анаконда у змей, Арахнид у пауков — все одно. Крупнейшая из трех основных в скоплении Девы. Конечно, галактики давно звались не так. Но имперцы хранили в памяти древние имена звезд, в них была душа, а не сухие номера. Как только ни называли младшую сестру Андромеды — галактику Треугольника. Но и ее всегда с намеком: ибрионцы — Тритон, шчеры — Триантул. А средняя — та, что родила паука — выходит, Млечный Путь. В его центре черная дыра и перемычка, обычная для спиральных галактик. Черное сердце, пораженное кинжалом. Точно как в легенде.

Выходит, Эйден давно знал древнейшее из имен Браны и ее координаты на момент запуска реле. Но понял, что Земля, Брана и легендарная родина четырех рас — это одна и та же планета, только когда разрешил Самине уйти. Исключительное невезение.

Он развернул карты с нейробраслетов. Если верить Лешью, планета возвращалась из кармана не совсем на то же место, из которого прыгнула. Настройки реле позволяли ей найти свою систему, даже если та сдвинулась. Как заметил сам андроид когда-то, вселенная не стоит на месте. Но и Хмерс оказался не дурак. Особенно после случая с Алливеей. Карты приблизили нужную систему, но что-то в ней было не так. Звезда класса М, которая в свои неполные пять миллиардов лет должна была гореть ярко, остыла и неимоверно расширилась. Хмерс вытянул из Солнца всю энергию для прыжка, и оно преждевременно состарилось.

Красный гигант не впечатлит Самину. Она не вернется в игру на таких условиях и правильно сделает: прыжок на орбиту полудохлого солнца, в своей агонии пожирающего систему, ничем не лучше прыжка в никуда. Бране там не выжить. Размышляя над вариантами один другого паршивее, Эйден не заметил, как вернулся к кораблю. В лиловых сумерках Бритц еще возился с телом пилота. Приглядевшись, Эйден на секунду позабыл о Бране: чистопородный минори сажал цветок на могилу смертного, которого сам же зарезал. Это была росянка Чесс из ее каюты. Андроид подошел ближе:

— Как она?

— Под землей.

— Что?.. Я про Самину.

— Ты же эмпат. Ты мне и скажи. — Кайнорт поднялся и притоптал землю вокруг росянки. — А