Фантастика 2025-62 - Ринат Искандэрович Мусин

которых изучались возможности первого прототипа ракеты, остался под впечатлением и, после обстоятельной беседы с Аркадием, очень хотел, чтобы у РККА появилось РСЗО.

— Необходимо ускорить конструкторов, — произнёс Сталин. — Это оружие, которое способно изменить ход войны — мы должны стать первыми. Не знаю, когда начнётся следующая крупная война, но к тому моменту у нас должно быть много систем залпового огня.

«Как ни крути, мы будем первыми», — подумал Аркадий. — «В других странах в этой области ещё даже конь не валялся…»

— Это тоже под твой личный контроль, товарищ Берия, — приказал Иосиф Виссарионович.

*3 июня 1926 года*

— … так что не переживай, сынок, — улыбнулась Устинья Артемьевна Жукова. — На всё хватает — сахар и чай покупаю, Маришка тоже деньги иногда присылает. Ты надолго?

На столе стоял медный самовар, блюдце с сахаром, корзинка с сушками, а также старая коробочка из-под шоколадных конфет от товарищества «Абрикосов и сыновья». Он помнил, какими были эти конфеты на вкус. Внутри коробочки лежали обычные конфеты, когда-то давно купленные в продмаге.

— До конца месяца, — ответил Георгий Константинович Жуков и поставил чашку на стол. — Переедешь в Москву?

— Зачем? — нахмурилась мать.

— Мне квартиру дали, недалеко от Кремля, — сообщил ей генерал-майор Жуков. — Я, пока что, один живу — чего тебе в деревне почти одной?

Квартирой его премировали за успехи в Синьцзяне. Теперь он живёт на одном этаже с Малиновским и Георгули, которых тоже премировали квартирами, за тот же Синьцзян.

— А коль женишься? — улыбнулась Устинья Артемьевна.

— А как это помешает-то? — спросил Георгий. — Так переедешь?

— Это хозяйство оставлять… — начала мать.

— Да нужно оно тебе вообще? — вздохнул Жуков. — Корову и кур продашь, дом передашь сельсовету, а скарб весь перевезём.

— А соседи? — спросила Устинья.

— А что соседи? — нахмурил брови Георгий. — Родные они тебе, что ли?

— А Маришка? — задала следующий вопрос мать.

— Так они с Алексеем тоже в Москву скоро переедут, — улыбнулся Георгий. — Чаще видеться будете.

— Писала она что-то такое… — припомнила мать. — Эх, жаль хозяйство бросать…

— Не жалей, мать, — попросил её Георгий. — В Москве у тебя всё будет хорошо — обещаю.

— А мне и здесь неплохо живётся, — сообщила ему Устинья. — В сельсовет звали, в комиссию по благоустройству, но я отказала. Политика эта…

— Так переезжаешь со мной или нет? — спросил Жуков.

— Ладно, — вздохнула мать. — Поеду в Москву… Чай пей, сынок. И сахара не жалей — у меня много ещё.

Георгий всё это время пересылал матери половину своего жалования. Генеральское жалование он ещё не пересылал, поэтому она не знает, сколько он теперь получает — шестьсот пятнадцать рублей. Большие деньги, которых хватит на всё.

— Как напьёшься, дров наруби — баньку затопим, — велела ему мать. — Наверное, в городах ваших в ванных моетесь и грязные потом ходите?

Георгий лишь улыбнулся.

Там, откуда он прибыл, бань нет. В Тебризе, где он занимается подготовкой 1-й тебризской механизированной дивизии имени Якова Свердлова, они соорудили несколько бань, но это всё было не то. Возможно, потому что климат не тот…

Запив сушку остатками чая, Георгий скинул с себя китель и вышел во двор.

Вооружившись топором, он начал рубить дрова на растопку банной печи.

— О, Гоша! — узнал его кто-то.

Жуков поднял взгляд.

— Аркаша, ты? — спросил он, увидев своего приятеля по детским играм.

— Я! — заулыбался Аркадий Щавелев. — Не признал?

Его Георгий помнил как юнца, с которым они шкодили в юности. Увы, долго их приятельство не продлилось — после церковно-приходской школы, в 1907 году Жуков уехал в Москву, где работал.

— Да признал, — улыбнулся ему Жуков. — Но я тебя в последний раз до Империалистической видел.

Аркадий сейчас был слегка упитан, что косвенно говорит о положении дел на селе — не прямо толстый, но и не последняя собачья кость. Одет по-пролетарски — военизированные брюки, будто бы перешитые из старорежимных брюк, льняная рубаха, жилет, кепка…

— А, да-да, — покивал Щавелев. — Я ж в Астрахани батрачил.

— А сейчас чем занимаешься? — спросил Георгий.

— В артели «Красная страда» состою, — ответил старый приятель. — Зарплата хорошая, в артельном магазине что хочешь покупаешь — всё, как у людей.

— И много работы? — поинтересовался Жуков.

— Да как сказать… — задумался Аркадий. — В обычные дни немного, а вот в посевную или уборку… но это всегда так, сам знаешь. Но лучше, чем батрачить, а главное — выгоднее. Я тут задумываюсь дом себе поставить новый… А у тебя как дела?

Да, Жуков хорошо знал крестьянский удел. Даже слишком хорошо.

— Неплохо, — ответил Георгий. — Из Персии только приехал.

— Газеты читаю, знаю, — улыбнулся Щавелев. — Надо бы как-то сесть у меня — хотелось бы послушать историю какую-нибудь.

— Как время будет, — пожал плечами Георгий и вернулся к колке дров.

Дома он себя в деревне уже не чувствовал, так как здесь всё слишком сильно изменилось. Возможно, всё стало иначе из-за того, что его отца тут уже пять лет, как нет, возможно, это связано с тем, что исчезла эта едва уловимая аура крестьянского быта — с нотками стоического принятия. А возможно, что это он просто слишком сильно изменился и стал здесь совсем чужим.

«Но столько сытых лиц в сёлах я уже давно не видел», — подумал Жуков. — «Похоже, что артель хорошая, здоровая».

В некоторых сёлах, как он слышал, было, что в начальники артели назначили какую-нибудь говорливую бестолочь, которая не справлялась с задачами и всё рушила. Правда, такое случается не очень часто. Как правило, мужики не ошибаются — они знают, кто из них может управлять — не по словам, но по делам…

И всё же, его предыдущий опыт контрастировал с тем, что он видит сейчас.

Деревня Стрелковка начала обзаводиться новенькими домами, построенными из красного кирпича — раньше такое точно было не по карману деревенским жителям. Сейчас же, судя по всему, кирпич завозят централизованно, всякому желающему и за вменяемые деньги.

— Закончил? — вышла мать во двор. — Корову Евлампии продам — она давно засматривается. А кур придётся Ване Спиринкову продать,