Фантастика 2025-61 - Дмитрий Александрович Емец

— Скоро придут… Ты уже попробовала?.. Я… День рожденья… — Рената не смогла договорить ни одной фразы. Отрезвляя, в нос ворвался терпкий запах мяты.

Это не её дом. Это не её ребёнок. Её ребёнок давно уже…

Девочка ненадолго прильнула ухом к животу Ренаты и отстранилась. Большие изумрудные глаза поначалу зажглись вопросом, но его смыло недоумение. Она отступила. И заплакала. Села в углу комнаты, рядом с неживыми человечками из белого пластилина, чтобы больше не поднять на Ренату огромных глаз. Пронзительно-зелёных, как закатное небо Ясной.

— Я… — задыхалась Рената — бессмысленные оправдания встали поперёк горла. — Мне… Он… умер не родившись…

Дитя не слушало.

Становилось холодней, запах мяты усиливался, мешаясь с чем-то терпким, похожим на нашатырь. Из глубин города-конструктора вдруг потянулись щупальца сине-серой хмари, глотая мёртвые поделки одну за другой. И казалось, что внутри неё зашевелилось нечто многоногое и хищное.

Дверь перед ней вдруг захлопнулась, и Рената очнулась окончательно.

Она обернулась с твёрдым намерением произнести наконец простой и прямой вопрос. Но не смогла и в этот раз. Нужные слова ускользали, забывались. Было проще не стараться, смириться… И от этой мысли становилось легко, словно кто-то поощрял её…

Просто сесть рядом с Леонидом Львовичем. Просто сесть и пить чай. Разве нужно что-то ещё?.. И дождаться, когда щупальца тумана дотянуться до неё, как и до всех её предшественниц.

Но Рената тащила из себя вопрос той самой лебёдкой — она за этим здесь!

— Что… такое… Слово?..

Ганич сидел там же. И хрустел ванильными печеньями с кремовыми звёздочками, приготовленными Ренатой для несуществующих гостей на праздник не её дочери.

— Это лекарство. Но вот от жизни или для неё — зависит от того, кто его применит.

Снаружи на комнату напирали волны сине-серой хмари. Невидимая преграда не позволяла ей проникнуть, но было чёткое понимание, что это временно. Тот самый страж теперь рвался внутрь.

— Ей нужна помощь, Ренатушка, — Ганич обернулся. Она бы вскрикнула, если б могла — у него не было глаз и носа. Кожа медленно стаивала с лица, оголяя белый череп и черноту внутри него. Он тлел, как недавно одежда на полу. — В прошлый раз я не знал, как поступить. Теперь знаю. Жизнь Дитя под угрозой, Слово убивает, и последний её защитник, — палец указал в бьющуюся снаружи хмарь, — знает это. Сколько мог, он не пускал Слово сюда во второй раз. Но марионетки Процесса, к которым когда-то принадлежал и я, перехитрили. И оно здесь.

По углам проступили серые проплешины, словно бы там безудержно быстро множилась от сырости плесень.

— Где… оно?..

Череп вместо лица выглядел жутко: нижняя челюсть оголилась полностью, а из глазниц на слабеющую женщину взирала тьма.

— На пути к Храму. Нужно догнать моих собратьев! Они не ведают, что творят! Они не видели Дитя, не касались её, и потому не знают, не знают, что в действительности нужно сделать, чтобы Процесс завершился! Мои собратья всех погубят своим незнанием! А я прозрел, да… Жаль, что только сейчас я прозрел! Нужны верные катализаторы! Без катализаторов Дитя станет угрозой всему! И не повторяйте мою ошибку — не тратьте Слово на уничтожение соискателей. Не в них суть, не в них главная угроза! Вторжения на Землю не избежать. Наша планета давно готовит нас к этому через своих марионеток. Мы должны выстоять. Страшно, если Дитя переродится пустым. А так будет, если Инкубатор запустят без двух основных катализаторов. И тогда наступит конец!..

Углы уже клубились рвущимся внутрь туманом, стены темнели, под тлеющими бесцветными обоями набухали фиолетовые вены.

— Он не отпустит тебя в этот раз, Ренатушка. Уходи. Я отвлеку его. Пощадите Дитя, друзья мои! Подарите ей жизнь!

Комнату разметало, и скелет, оставшийся на месте Леонида Львовича, исчез в пасти живого тумана. Он навис на Ренатой, окружил, готовый в следущий миг проглотить и её. Но застыл.

«Ординатор» — в бесполом голосе не могло быть обиды. Но отозвался он не сразу.

* * *

Буров покосился на потухшую минуту назад панель реаниматора. Ганич всё. И, судя по всему, на очереди была Рената.

Она выгибалась дугой и роняла на кушетку белую пену. Буров предполагал, что погружение не пройдёт гладко. Спокойный, как скала в шторм, он подошёл к капсуле гибернации и вынул из-за пояса пистолет. Милош спала. Но это неважно.

Похоже, даже через спящую повреждённую ифрит пытался убить их психосервера. Пора с этим кончать. Истукан поднял гордеев, прицелился в милое личико Милославы, и…

— Стой…

Он обернулся. Рената открыла глаза, но всё ещё крючилась в судорогах. Буров посомневался полсекунды. И убрал пистолет.

Её трясло так, словно бы она поднялась не с кушетки в медблоке, а с белой секционной подложки капсулы квантового приёмника. И сейчас её настигали последствия «прыжка», притом все сразу.

Буров укрыл Ренату низолиновым полотном. Пусть посидит, погреется. Спешить некуда. Его помощь сейчас нужнее тут, а подозрение, как доброе вино — обязательно должно вызреть.

— Удачно?

Рената подняла на него мутные глаза. И не понять — то ли кивнула, то ли дёрнулась в очередной раз. Оставлять её одну сейчас нельзя. Мало ли.

Но она настаивала, что всё в порядке. Вскоре Рената поднялась и в задумчивости нетвёрдо прошлась по медблоку, стараясь не смотреть на реаниматор с телом Ганича.

Рассказывать она начала спустя несколько минут. Буров слушал, скрестив на широкой груди руки, как бы нехотя, с предубеждением. Но на самом деле внимательно, стараясь ничего не упустить. Рената тоже старалась. Она понятия не имела, что важно, а что нет, и потому уделяла внимание всему. Вспоминала каждое слово, сказанное Ганичем, и каждую мелочь, увиденную в той квартире.

— Я не могла говорить то, что хотела… — под конец оправдывалась Рената. — Я спрашивала, но как будто то, что хотел Леонид Львович.

— Что мы знаем, — подытожил Буров. — Что нас опять просят пощадить какое-то дитя. Это раз. Можно бы не обращать внимания, но просьба систематическая. Иероглиф Милош, потом такой же — на скале от полумёртвого ифрита. Теперь Ганич. Второе — мы знаем, где Слово. Оно движется по направлению к… Храму, что бы это ни было. Но по-прежнему не знаем, что это такое.

— Леонид Львович сказал, что совершил ошибку… Что ошибся, когда… — в глазах Ренаты блеснула догадка. — Он сказал, что незачем с помощью Слова пытаться убить белотелых!

Буров уже не сомневался, что на Ясной гораздо больше людей, чем думали они. И теперь, когда Рената озвучила последнюю мысль, понял ещё кое-что.

— Запись, — прогудел он. — Запись из челнока