Тучи сгущаются - Лориана Рава

-- Что ты убил его -- вся Европа знает. Да, может он тоже был не без греха, но всё-таки его кровь на твоих руках, -- сказал юноша тихо. -- С таким грехом на душе нельзя править, ты должен покинуть свой пост, принять Христа в сердце и провести остаток жизни в покаянии. Я сказал тебе правду. Можешь убить меня за это.

-- Зачем ты говоришь так, зная, что я этого не сделаю? Да, я убил его. Но убил -- защищая свою жизнь, уже одно это меня оправдывает. Хотя куда важнее жизни для меня то, что этот подонок больше никогда не сможет причинить вред моей Родине. Ты когда-нибудь сражался, защищая что-то дорогое для тебя, Бертран?

Юноша покраснел. Совсем юным ему хотелось сражаться за что-то чистое и высокое, например, за Христианскую Веру, но никогда в жизни ему не случалось ничего такого. А потом он понял, что любая вооружённая борьба связана с пролитием невинной крови и очень редко когда оправданна.

-- Не в этом дело, Инка, -- ответил он. -- Я часто слышал, как вы сравниваете ваше государство с удачно построенной плотиной. Но в самом его основании вы допустили ошибку. Вы, инки пытались осчастливить людей насильно, принуждая их к тому, что вам казалось правильным... Даже если вами руководило не властолюбие, а именно любовь к своим подопечным... -- Бертран закрыл глаза руками, -- да, именно потому, что вами руководила любовь к своим подопечным, и вы желали им блага, вы натворили столько жестокостей, сколько и не снилось инквизиции. Вы делали флейты из костей своих врагов, вы сдирали с них кожу, варили в кипящем масле, вы...

-- Да ничего подобного мы никогда не делали, -- ответил Асеро. -- Послушай, ты начитался бреда полубезумным проповедников, приписывающих нам все мыслимые и немыслимые грехи, а потом начинаешь меня обвинять. Поначалу мне понравилась твоя прямота, но за время разговора ты уже мог бы понять, что я не тот негодяй, которого рисует тебе твоё воображение. Хотя порой мне кажется, что вам, белым людям, нравится думать обо мне как о негодяе? Почему вы, белые люди, так горазды учить нас? Или мы, по-вашему, сами не можем решать, что для нас хорошо, а что -- плохо? Почему, по каким критериям, кроме религии, вы считаете нас хуже вас?

-- Дело даже не в том, что вы хуже, -- ответил Бертран, -- конечно, есть тирании и пострашнее вашей. А в том, что вы -- своего рода альтернатива нашему миру, пока вы этого не очень показываете, но ваша цель -- не просто торговля с нами, вы хотите заразить нас своими идеями, а потом переделать у нас порядки по образцу ваших, разве не так?

-- Допустим, -- уклончиво заметил Первый Инка, -- но если ты признаёшь это возможным, значит, допускаешь, что значительной части твоих соплеменников наши порядки могут понравиться? Потому что без этого мы бы свои порядки навязать бы не смогли, как бы ни хотели.

-- Вполне допускаю. Мало того, даже мне самому в них кое-что нравится. Но именно потому я так непримирим, что считаю ваш путь ошибочным в самом его корне. Ведь дело не в тебе, и не тиране Манко, и его предках... дело в самом принципе навязывания счастья и добродетели.

-- То есть надо отказаться от идеи изменять мир в лучшую сторону, потому что даже при самом мирном и гуманном изменении всегда будут те, чьи интересы задеты? Например, нельзя освободить рабов, не обидев при этом рабовладельцев.

-- Я думаю, что да, общество, которое есть, менять нельзя. Нужно просто собраться всем добродетельным людям и уехать на новые земли, чтобы там начать жить по-новому. В виде свободных коммун, где все равны и все участвуют в самоуправлении. А мир, лишившийся добродетельных людей, пусть потихоньку загнивает.

-- На это есть сразу несколько возражений, -- ответил Первый Инка. -- Во-первых, практика показывает, что все сколько-нибудь пригодные участки суши уже заселены.

-- В большинстве случаев они заселены лишь жалкими дикарями!

-- Помниться, что твои соплеменники считали дикарями нас. Хотя сами же признаёте теперь, что в исчислениях вы менее искусны, плотин строить не умеете, да и до чего-нибудь вроде вот этого, -- Асеро указал на сооружение на склоне горы, -- у вас не додумались, хотя горы вроде тоже есть.

-- А что это? -- спросил Бертран.

-- Подъёмник. Открылся в прошлом году. Там наверху пункт стрижки. Ты видишь только верхнюю часть подъёмника, такое же сооружение внизу, и если приглядишься, на склоне горы видны два каната, к которым внизу приспособлены специальные сиденья. Туда может сесть человек, и его поднимут наверх или спустят вниз, можно поставить туда корзины с продуктами или инструментами для стригущих, а вниз едут корзины и мешки с шерстью.

-- Не проще ли пригнать стада в долину?

-- Мы стрижём не только домашних лам, но и их диких родичей, их в долину не приведёшь. Вот и нашёлся умный человек, который додумался до конструкции из двух колёс и каната, ну а потом довели дело до ума. Скоро таких подъёмников станет много. Так что не нужно говорить, что мы не способны к техническим изобретениям.

-- Я и не говорю. Но ведь вращают колёса наверняка рабы... то есть каторжники?

-- Зачем? У нас теперь нет недостатка в тягловой скотине. Впрочем, вернёмся к нашему вопросу: даже если на каких-то землях живут, как ты выразился "жалкие дикари", всё равно это люди, и если тщательно отобранные тобой добродетельные люди перебьют всех "жалких дикарей", то что останется от их добродетели после того как они пролили невинную кровь? А ведь убивать они будут не только воинов, но женщин, и детей, включая грудных, и беззащитных стариков... Чем это лучше, чем проливать кровь врагов при переделке старого общества? По мне, так это много хуже.

-- Я надеюсь, что всё-таки можно найти по-настоящему незаселённые земли.

-- Ну, допустим, даже и так. Какой, по-твоему, порядок следовало бы на них установить?

-- Чтобы были коммуны, небольшие. И каждая обеспечивала бы себя всем необходимым.

-- Это невозможно. У нас любой школьник знает, что в горах производят шерсть, а на побережье можно ловить рыбу, и чтобы жители гор могли есть рыбу, а жители Побережья одеваться в шерстяную одежду, нужно доставлять рыбу в горы, а шерсть на Побережье. Так вот,