Корпорация Vallen'ok - Сергей Измайлов

— Коллеги, — обратился ко всем присутствующим Огивара-сан, — Канэко-сан проявил себя сегодня с положительной стороны, равно как и предложил рабочий метод улучшения нашей работы, хочу публично его за это поблагодарить. Также хочу отметить, что данный метод мы будем теперь применять всегда. На этом я хочу с вами попрощаться до понедельника.

Группа моих оппонентов самая первая ломанулась к выходу на улицу, но резкий окрик руководителя заставил их остановиться. — А вас, Харута, и ваших товарищей, я попрошу остаться.

«Эх, Штирлиц никогда не был так близок к провалу,» — усмехнулся я про себя, вспомнив мемную фразу из отечественного фильма.

Не хочется думать, что-то чувство, что я сейчас испытываю, называется злорадством, но удовлетворение от сегодняшнего дня я точно испытал. Придя домой, я заключил Момо в объятия, и расцеловал ее шершавый носик. Она явно была в недоумении, но в глазах читалась радость, что я наконец дома, и мы идем гулять.

Глава 6

Утро началось с того, что Момо, свернувшись калачиком на моей груди, принялась храпеть так, будто тренировалась для чемпионата мира по имитации бензопилы. Я попытался пошевелиться, но ребра снова напомнили о себе тупой болью, а голова закружилась.

— Персик, — прошипел я, осторожно сталкивая её на пол. — Ты же не хочешь, чтобы твой хозяин умер от удушья в собственной постели?

Собака фыркнула, явно обидевшись, и гордо удалилась грызть очередную игрушку. Я потянулся за поводком, предвкушая спокойную утреннюю прогулку, но судьба, как всегда, приготовила сюрприз.

На лестничной площадке нас уже ждал очередной наш сосед, кажется, господин Танака — пенсионер с лицом, напоминающим сморщенный лимон, и выражением вечного недовольством ко всему живому. Он стоял, вцепившись в трость так, что костяшки пальцев побелели, словно мрамор. Его лицо, покрытое сеткой вздувшихся вен, пылало багровым румянцем, а и без того узкие глаза сузились до тонюсеньких щелочек, излучая лютую ненависть ко всему живому. Увидев Момо, он замер, словно перед ним возникла не бульдожка, а изрыгающий пламя и яд цербер.

— Э-эта… тварь! — выкрикнул он, и слюна брызнула из перекошенного рта. — Опять воняет псиной! Вы же знаете, что в доме нельзя держать собак! Вытравить бы вас отсюда!

Момо прижала уши, забившись за мои ноги, её дрожь передалась мне через поводок. Я ощутил, как горячая волна гнева подкатила к горлу, но сглотнул его, сделав шаг вперёд:

— Доброе утро, Танака-сан, — я поклонился, изображая учтивость. — Момо — не тварь, а совершенно мирное домашнее животное. И, кажется, её регистрация по месту жительства вас не касается.

— Не касается⁈ — он побагровел. — Она вчера обгадила мой коврик!

— Сомневаюсь. У неё вкус лучше, — я указал на коврик с надписью «Добро пожаловать» в стиле 80-х. Судя по его состоянию, он примерно тогда и был произведён. — Но, если хотите, могу подарить вам специальные пакеты. Для следующего раза.

Пока Момо обнюхивала коврик, я заметил, как дрожит трость в руках Танаки, будто в ней зажат не деревянный штырь, а живая гадюка. Его губы, синие от гипертонии и цистерны саке в молодости, шевелились беззвучно, словно он повторял заклинание уничтожения вселенной. Но, когда он хлопнул дверью, звук был не громовым ударом, а каким-то пустым. Как хлопок книгой, которую сто раз перечитывал в одиночестве.

Момо, довольная своей победой, гордо спустилась по ступенькам, оставив на том самом коврике очередной «подарок».

— Что, коврик пахнет нафталином и злобой, Момо? Пытаешься его освежить? — рассмеялся я, но все-таки убрал ее кучку в пакет, решив, что усугублять данную ситуацию не стоит.

У почтовых ящиков нас ждала вторая встреча — пожилая миссис, видимо тоже какая-то наша соседка. Её пальцы, похожие на скрюченные узловатые веточки, судорожно сжали пачку квитанций. И тут один из квиточков выскользнул из рук, как живой, и приземлился мне под ноги. Я наклонился за ним, чтобы помочь старушке. «Сато Кийоко, квартира семьдесят один» — значилось на листке.

— Пожалуйста, Сато-сан, — произнес я, протягивая ей ею потерю.

— Всё, э-эх, всё выпадает из рук, — её шёпот был похож на шелест высохших листьев. Внезапно она вздрогнула, заметив Момо, и лицо её преобразилось: морщинки вокруг глаз сложились в лучики, а губы дрогнули в улыбке, полной щемящей нежности.

— Ой, какая прелесть! Как зовут эту маленькую прекрасную радость?

— Момо. Она любит комплименты, — ответил я, пока собака кокетливо виляла подобием хвоста, понимая, что о ней сказали что-то очень хорошее.

— Ах, Момо, — женщина протянула руку, и бульдожка тут же перевернулась на спину, требуя почесать ей пузико. — У меня когда-то был пекинес.

Сато ненадолго замолчала, с умилением глядя на бульдожку.

— Золотце, — протянула она дрожащую ладонь, и Момо тут же ткнулась в неё мокрым носом. — Ты совсем как мой Хару.

После последней фразы голос женщины сорвался, став тоненьким, как паутинка. Она резко отвернулась, смахивая ладонью что-то со щеки, но я успел заметить блеск слезы.

— Спасибо за помощь, молодой человек. И берегите эту прелесть, это больше, чем друг.

Она исчезла в лифте, оставив меня гадать о причинах её внезапной грусти и столь нежного отношения к моей собаке.

Наконец-то мы на улице. Прекрасный солнечный день, лёгкий ветерок шелестел начинающими распускаться листьями деревьев и не давал перегреться под прямыми солнечными лучами. Момо, довольная прогулкой, уже бежала к уличному лотку с тайяки — пирожками в виде рыбок. Торговец, пожилой мужчина в заляпанном фартуке, махал половником, отгоняя её.

— Прочь, животное! Не для тебя готовлю!

— Она считает иначе, — я потянул поводок, но Момо устроила «мертвую хватку», уставившись на пирожки с видом голодного самурая. Пришлось купить два — один ей, один себе. Пирожок оказался начинён бобами, что Момо явно одобрила. Главное, чтобы её пузико своим дальнейшим поведением не заставило меня дома жалеть об этой мимолетной слабости.

Придя домой, я решил еще раз просмотреть все вещи, что мне достались в наследство от моего предшественника. В конечном счете, должен же я понимать, кто я по жизни и что из себя представляю. Пока мои знания о моей биографии напоминают карту материков времен Америго Веспуччи — одни белые пятна. Существовать по принципу ёжика в тумане — не мой профиль. В шкаф я залазить уже не стал, разбирая там вещи, я не наткнулся ни на что интересное. Остается прочее пространство, которого в моем микрокосме катастрофически мало. Момо видимо передалось мое рвение, и она также с удовольствием ходила