Aiгоритмы: Детектор бытового бреда - Артур Болт

Сёма взял тарелку и с торжественностью, с которой обычно вносят олимпийский огонь, подошёл к Давинчи. Кот, который всё это время с непроницаемым видом наблюдал за их суетой, соизволил спрыгнуть с кресла на пол.

Сёма поставил тарелку перед ним.

Давинчи подошёл. Он не набросился на еду. Он сначала долго и придирчиво её обнюхал, обходя тарелку со всех сторон. Затем он поднял голову и посмотрел на четверых студентов, замерших в ожидании. Во взгляде его читалось: "Ну, неплохо. На первый раз сойдёт".

И только после этого он приступил к трапезе. Он ел медленно, с аристократическим достоинством, тщательно пережёвывая каждый кусочек. А ребята стояли вокруг и смотрели на него, как на священное животное, принимающее подношение.

Наконец, съев ровно половину – ни кусочком больше, ни кусочком меньше, – Давинчи отошёл от тарелки. Он демонстративно облизнулся, тщательно вымыл мордочку лапой, ещё раз окинул всех взглядом, в котором читалось "можете быть свободны", и грациозно удалился в спальню, видимо, для послеобеденного сна.

Четверо физтехов остались стоять посреди комнаты, глядя на наполовину съеденную треску стоимостью как два билета в театр.

– Ну что, мужики, – выдохнул Сёма. – Кажется, мы прошли первое испытание. Мы успешно покормили кота. Можно и в в институт на занятия сходить.

Сцена 3: Роковая эйфория.

После триумфального завершения миссии "Треска" и успешного поглощения "профессорской" пиццы настроение в блоке 326 было приподнятым. Чувство причастности к великой тайне будоражило кровь и заставляло смотреть на мир по-новому. Вечером они отправились в "Black Hole", и у этого похода была вполне конкретная цель: потратить ещё немного бонусных баллов профессора Т.А. на кофе и десерты.

Судьба, казалось, им улыбалась. За столиком у окна они увидели Алису, которая сидела одна и что-то рисовала в своём цифровом блокноте. Это был шанс, который нельзя было упускать.

– Алисочка, душа моя, скучаешь одна, как сиротинушка? – Сёма подсел к ней с самой обаятельной из своих улыбок. Остальные, как три спутника вокруг планеты, неуклюже расположились рядом.

– Привет, ребята, – улыбнулась она в ответ. – Нет, ищу вдохновение. Ваше вчерашнее шоу было настоящим искусством! Серьёзно, я даже пару эскизов для своего будущего проекта набросала.

Похвала от неё стала тем самым катализатором, который запустил необратимую химическую реакцию в их головах. Эйфория, гордость и тайна говорящего кота слились в один гремучий коктейль. Они переглянулись. Во взгляде каждого читалось: "Она же творческая! Она поймёт!"

– Алиса, наше шоу – это так, детские шалости, – выпалил Макс, не в силах сдержаться. – Ты даже не представляешь, что у нас на самом деле происходит!

Алиса с любопытством подняла на него глаза.

– Да? И что же? Вы воскресили Эйнштейна и он помогает вам с домашкой?

– Лучше! – подхватил Сёма, которого уже несло. – У нас есть кот! Но это не просто кот, это… это наш научный консультант! Мы с ним… переписываемся!

Лёва решил поддержать друзей и попытался объяснить это с научной точки зрения:

– Технически, это не вербальное общение, а передача данных через нейроинтерфейс, который транслирует его… э-э… когнитивные процессы в текстовый формат.

Алиса моргнула.

– Ребята, я, кажется, потеряла нить. Вы хотите сказать, что ваш кот пишет вам сообщения?

– Именно! – гордо подтвердил Илья и, как главный аргумент, продемонстрировал ей экран своего телефона с открытым чатом. – Вот, смотри. Лог сегодняшнего диалога.

Алиса недоверчиво заглянула в телефон. На экране была короткая, но выразительная история их утренних переговоров:

DaVinci: Я сказал: треска. Жареная.

Сёма Кац: Уважаемый, а может, таки договоримся?

DaVinci: Я не похож на того, кто ест сосиски. И не затягивайте.

Пока Алиса переваривала этот диалог, до ребят вдруг дошёл новый, пугающий аспект их ситуации.

– Слушайте, – прошептал Макс. – А вот как он, живя в общаге, вообще узнал, что существует жареная треска без костей? Откуда у него такие гастрономические запросы?

– Ой, вэй, – схватился за голову Сёма. – И правда! А шо, если он завтра попросит голубого тунца? Или рибай-стейк прожарки медиум-рер? Мы же так все баллы нашего бедного профессора Т.А. спустим ещё до первой сессии!

– Кстати, о профессоре Т.А., – вдруг задумчиво произнёс Лёва. – Я тут посмотрел список руководства института… У нашего ректора инициалы —… э-э-э… Т.А. Просто совпадение, наверное…

Трое его соседей замерли и медленно повернулись к нему. Перспектива того, что они не только разговаривают с котом, но и объедают при этом собственного ректора, была слишком ужасна, чтобы её осознать.

Они совершенно забыли про Алису. А она, дочитав переписку и услышав их безумный диалог про кота, треску и ректора, медленно подняла на них глаза. В них не было ни восторга, ни удивления. Только тихая, безграничная жалость и толика страха. Она смотрела на четверых блестящих студентов Физтеха, которые, кажется, на фоне учебных перегрузок коллективно сошли с ума.

Сцена 4: Коллапс волновой функции.

Алиса медленно отодвинула от себя телефон Ильи, словно это был какой-то радиоактивный артефакт. Её лицо, ещё минуту назад выражавшее дружелюбное любопытство, теперь стало абсолютно непроницаемым, как у профессионального игрока в покер. Она посмотрела на четверых парней, которые, в свою очередь, только что очнулись от своего безумного обсуждения и уставились на неё, ожидая реакции.

Тишина за столиком стала такой плотной, что, казалось, даже вездесущая лаунж-музыка кафе её обтекала.

– Ребята… – наконец произнесла она, и её голос был неестественно ровным и спокойным, что было гораздо страшнее, чем если бы она рассмеялась им в лицо. – Это… это очень оригинальная шутка. Правда. Очень… продуманная.

Она попыталась улыбнуться, но получилась лишь бледная, натянутая гримаса.

– Та какая шутка, Алисочка, ты шо! – попытался спасти положение Сёма, понимая, что они тонут. – Мы тебе серьёзно говорим! Наш кот – это…

– Сёма, не надо, – тихо, но твёрдо перебила его Алиса. Она начала торопливо собирать свои вещи: блокнот, стилус, сумочку. – Я всё поняла.

Она встала. Её движения были резкими и порывистыми.

– Знаете, я учусь на режиссёра, – продолжала она, избегая смотреть им в глаза. – Я работаю с актёрами. Я знаю, что такое система Станиславского, что такое "вживание в образ". И я вижу, что вы… вы очень, очень глубоко вжились в свой образ "чокнутых учёных". Это… это даже талантливо. Но немного пугает.

Она посмотрела на них всех по очереди. Во взгляде её не было ни гнева, ни насмешки. Там было нечто худшее: сочувствие. То самое сочувствие, с которым смотрят на очень умного человека, который, к сожалению, окончательно потерял связь с реальностью. В её глазах они из перспективных гениев и остроумных парней превратились в пациентов. В группу