Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— Нет, я понимаю: теперь-то уж тебе всё равно, — мялся старик. — Теперь-то уж чего… Только если б я тогда понял…

— Ёрль, да где у них перёд-то? — перебил рой-маршал, повышая голос.

Тема была закрыта, заперта и залита асфальтом.

— Да я сам не разберу. В общем, мне жаль. Слышишь ли?

— Нечего меня жалеть, Ёрль. У меня всё нормально, — отрезал Бритц и добавил мягче: — Пожалей лучше Эмбер Лау. Есть там новости от Чуйки?

— Нет. Она принимает команды, но не отвечает.

— Значит, не сможет подать нам сигнал?

— Не-а.

— Передай: если догонит Эмбер, да, если найдёт её живой, первым делом пусть щёлкнет.

— Но мы не знаем, сколько у Чуйки заряда, — удивился Ёрль. — Если щёлкнет, ей может не хватить сил притащить девчонку сюда.

— Это лучше, чем если она потащит её так и сдохнет в пустыне, где без сигнала мы никогда их не найдём. Уж если Эмбер Лау выиграет, пусть забирает всё.

Глава 15

Воображаемый друг

«Натюрморт с тарелью закусок и бриветками в кляре». Так звалось полотно кисти какого-то карминца какой-то эпохи. Я сидела скрестив ноги в будуаре герцогини и смотрела на картину, возле которой до войны, должно быть, толпились туристы, цыкали смотрители и бубнил экскурсовод. Теперь «бриветки в кляре» были в моём полном распоряжении. Как, впрочем, и весь остальной музей целиком. Хочешь — кричи на ископаемых букашек, хочешь — рыдай на плече у античного бога, хочешь — на стенку лезь по фрескам, и никто не пристыдит, если наплачешь прямо на пол.

Спустившись в Гранай, первым делом я отправилась на поиски еды. Не знаю почему, но желудок бунтовал от моих запасов. Целые кварталы стояли заброшены, переходы от жилого столпа к столпу переломаны, сорваны, сожжены. Ларьки и уличные лавочки давно обчистили. Только любопытные блёстки глаз выдавали, что в городе на самом деле осталась жизнь. Вместо тротуаров многоэтажки, как серпантин, обвивали широкие винтовые балконы. Ничего не подозревая, я обрадовалась вывеске «Свежая барабулька». Но и в рыбном всё давно подъели мародёры. Я вылизала взглядом и кончиками пальцев каждую витрину. Пусто. А в подсобке… кто-то умер. Так я решила, споткнувшись о груду лохмотьев. Но груда зашевелилась, всхрапнула и уставилась на меня.

— Паук… — карминец приободрился и свистнул. — Эй, пацаны! Хватай паучиху!

Я отшатнулась ещё на первом слове, с такой ненавистью лохмотья произнесли: «Паук», и бросилась наутёк. Откуда ни возьмись, повыскакивали другие бродяжки. Целая банда карминской голытьбы хоронилась в «Барабульке». Они были совсем дети, подростки. Швырялись осколками витринных стёкол, пустыми банками, рыбными костями. Я выбралась на улицу и бежала, пока не перестала слышать их вопли.

Превращаться не получалось. Тело не слушалось, будто не моё. Через пару кварталов я уже была не в силах переставлять и две-то ноги, не то что восемь. Взгляд блуждал по вывескам. Мастерские, салоны, клубы. «Музей истории искусств. По понедельникам вход свободный». Пожалуй, не случалось ещё такого апокалипсиса, который толкнул бы мародёров на экскурсию в музей. А раз сегодня так кстати случился понедельник, я тихой пиявкой проскользнула внутрь. На стойке администратора, рядом с картами города, лежала шоколадка.

— Видите, дети, как полезно интересоваться искусством… — бормотала я, набивая рот плитками и не чувствуя вкуса.

Что-то неладное творилось после щелчка сколопендры. Не мигом, но постепенно нарастая. Исчезли запахи, еда стала как жёваный силикон, а силы таяли. Это была какая-то болезнь, но, кроме ссадин и ушибов, ничего не болело. В попытке найти ещё припасов я прогнала свой полутруп по всем залам и никого не встретила. Это дало надежду на безопасную ночь. В тот раз я спала в навозе, а теперь присмотрела «Кровать герцогини с палантином на люверсах», даже дышать на которую в обычный день строжайше запрещалось.

Надписи гласили, что это был зал богини Скарлы Двуликой. Я слышала это имя! Здесь у каждого экспоната была пара. Девочки-близнецы в зеркальной позе, но у одной в тентакле фигурка птички, а другая держит гипсовую рыбку. Статуэтка двух карминских воинов друг напротив друга, у одного меч, другой защищается рапирой. Повсюду — на стенах, на ковре и постельном белье — оттенки лилового и узор в виде колосков с сиреневым пухом.

В полудрёме, опять теряя влагу в неукротимых слезах, я разглядывала натюрморт с мясной нарезкой и бриветками. Рядом с постелью высох древний какой-то пучок. От лёгкого касания веточки рассыпались в пыль на прикроватный столик. Я чихнула. Что-то сбоку пошевелилось.

⁈

Показалось. Тишина давила на уши. Я уползла под влажное одеяло, поедая глазами кусочек фруктовой тарелки на картине.

Фруктовой?..

Там же только что было мясо! Мясо!

Чувствуя нарастающий жар, я откинула одеяло и встала, чтобы убедиться: картина была самая настоящая, крупными мазками старой масляной краски. Без экрана, без проводов, диодов и голопроектора. Кусок холста с трещинами на лаковой глазури.

«У меня кулинарные галлюцинации», — пожаловалась я на тот же номер. На свою личную горячую линию.

«Это от голода. Чудятся вши на шпажках? Осиное рагу?»

Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Но так от неё отвыкли, что даже растрескались.

«Нет, фрукты. Лучше бы рыба, я рыбу люблю»

Я давно потерялась в тяжёлом сне, когда пришёл ответ:

Утром это баловство придало сил откинуть затхлое покрывало и выбраться из постели. Едва пришла в сознание, ужас вчерашнего дня схватил за горло, и я кричала в отсыревшие одеяла, кричала без слёз. Пока синдиком не пиликнул, напоминая о себе. Без преувеличения: шутник вытащил меня с того света на этот. Отряхнув респиратор (не помогло), я покинула музей. Без угрызений совести прихватила с собой палантин герцогини: тёплый, из стёганой парчи и отороченный кружевами. Уж какой нашла, не мёрзнуть же. Нужно было добраться до посольства в самом центре Граная. Адрес я видела на папиных конвертах и других документах. Но по пути не могла прогнать мысль, что вместо офиса хочу добраться туда, откуда мне приходили сообщения на синдиком. Такие нужные. Мне никогда так сильно не хватало мамы: буквально каждую секунду. И теперь цепляться за кого-то из местных было проще, чем сбежать на Урьюи. Да и там у меня почти никого не было, а здесь завёлся друг. Воображаемый друг. Но что, если на том конце — мародёр вроде тех, из рыбного? Я боялась задавать вопросы, не