Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— … но остановимся на том, что ты уже успела где-то раздеть Берграя.

Маррада впилась ногтями ему в руку, чтобы отпустил.

— Кай. Кай, перестань! Ты раньше не был так ревнив.

— Раньше я не был с тобой честен.

Он вернулся к своим шнуркам.

— Мы всё ещё вместе? — спросила бабочка.

— Вместе.

— Ты меня любишь?

— Маррада, мне нужно больше времени. Чуть больше, пожалуйста. Не вижу к этому препятствий: это ведь уже случилось когда-то.

— Что же тогда было там? — она махнула на душевую, где остывал туман. — Ты был не против, что я ветрена, когда мы обманывали Берграя, кувыркаясь по отелям. Ты любил меня такой!

— Ты спросила о той любви, что была, Маррада. После инкарнации она не может быть той же самой. Той нет. Я не знаю, сколько дней потребуется, но точно знаю, что способен всё вернуть. Пока достаточно, если твоих эрогенных зон буду касаться только я. Или доктор, — он задумался и добавил мягко: — Ну и ты сама, когда думаешь обо мне.

Они вышли в холл, пропахший старыми переплётами.

— Продолжим в постели? — Маррада ущипнула эзера за порез на челюсти.

— Нет, мне нужно заниматься шифром.

— Ну-ну.

Она не потрудилась объяснить, что значило это «ну-ну», покинула читальный зал и хлопнула дверью.

Глава 18

Я не пойду к насекомым

У лица сновали брыски. Болотная мошкара, которую мы поджигали, когда вечерело. А поджигали так: хлопнешь по брыске — и её животик вспыхнет тусклым трепетным огоньком. Никогда не знаешь, какого оттенка: то алым, то золотистым, то бирюзовым. Костров партизаны не жгли. А блесклявок берегли как зеницу ока.

Прямо сейчас я не могла хлопнуть брыску: одна моя рука цеплялась за мох на древнем истукане, а другая скребла по склизкой трухе. Я пыхтела и прижималась щекой к деревяшке. И думала только о том, как достать яйцо на башке истукана и закончить испытание. Снизу покрикивал атаман.

— Ула, левой выше! — гаркнул Волкаш. — Правая болтается. Подберись, ветошь!

Ула — это я. Это меня он чихвостил. И не было сил шевелить губами. Оставалось только проворачивать в мыслях сценарий, где я отвечала: метко, хлёстко. А до яйца — ещё метра три вверх по истукану.

Это был экзамен для тех, кто изъявил желание остаться в отряде. Болен ты или ранен, устал или вообще девчонка — на исходе десятого дня будь любезен доказать, что выдержишь. Иначе больше не пустят в тёплое чрево землярки — и опять ползи, ковыляй по измазанным сажей пустошам, от хутора к хутору, с протянутой рукой. Пока не издохнешь.

Истукана Волкаш будто нарочно выбрал самого кривого и трухлявого. Хотя почему «будто»? Шчеров презирали на болотах, и Баушка Мац потребовала, чтобы атаман не давал мне поблажек, иначе его обвинят в кумовстве. Нас было только два шчера в отряде: Волкаш и я. Иногда казалось, на презрении к паукам и держится весь этот братский дух карминцев. Через раз там, где я хваталась, гнилая древесина крошилась прямо в пальцах и лезла под ногти. Добыть яйцо было не то чтоб совсем невозможно. Просто, положа руку на сердце, не подходила я для жизни такой.

— Ула!

А это уже был не голос Волкаша.

— Эй, У-ула! — рядом с моей рукой шлёпнулась дохлая блесклявка. Лопнула, электролит плеснул мне на руку и обжёг. Я соскользнула на полметра назад. Вот мелкий засранец, а?

— Уйди, Чпух, дай ей закончить, — приказал Волкаш.

— Да какое! Это… Ты бы видел, чего она там натворила! Ула, слезай сюда! Улища-а!

Яйцо было уже у меня в руке, когда новая медуза обожгла затылок. Сверкнуло в глазах, и только успела подумать, как хорошо, что Волкаш обвязал меня страховкой… как полетела вниз. И что-то слишком быстро я ухнула — для тела на верёвочке. У самой земли тряхнуло — дух вон, яйцо вдребезги! — и обвязка впилась в пах. Меня швырнуло о склизкий бок истукана и шмякнуло в ноги Волкашу.

— Ты не ловишь!

— Может, эзеры тебе ручку подадут, если упадёшь? — парировал он, и я смолчала. — Ты в партизаны метишь или в кордебалет? Скажи спасибо, что у земли подхватил.

Он вытряхнул меня из обвязки, и я не смела глаз поднять, пока сворачивала манатки. Ни к чему раздражать атамана сопливым носом. Что-то скажет Баушка Мац, когда увидит разбитое яйцо? Волкаш прямо заявил с утра: из паучьей солидарности покрывать не будет. Здесь приходилось рассчитывать только на себя, на удачу и на чужую жалость. Главного оружия, которым могли похвастать молоденькие девчонки, у меня не было. Ни кожи ни рожи.

— Улища-страшилище… — ворчал Чпух, шелестя тентаклями по тропе к землярке. — Проклят будь тот вечер, когда мы с Баушкой Мац забрели в город. Надо было бросить тебя мародёрам!

— Так бы тебя и послушали, — огрызнулась я, дрожа.

— Влетит тебе, восьмилапая. Чего там творится! Твой этот… кибер-как-его! Винслоух и Санчоус его испытывали. Ну, и пушка со смолой протекла, крючки заклинило, всех током шваркает!

Я припустила быстрее Чпуха, у которого ног было в десять раз больше. Чёрт, ну хоть бы раз, хоть бы раз — ради разнообразия — сработала моя мехатроника. Ведь перепроверила каждую заклёпочку, каждый шпунтик. Вот и рыхлая кочка над жижей. Землярка раззявила пасть, но не успели мы прошмыгнуть внутрь, как навстречу вылетел шматок паутины и обжёг плечо.

— Видишь⁈ — крикнул Чпух и просочился в земляркину пасть по стеночке.

Я последовала за ним. Обычно землярка нас не замечала. Был ли кто внутри или нет — она рыла себе и рыла ходы под землёю да под болотами. Но в тот вечер землярка нервничала и тряслась, пол ходил ходуном. По чреву летали куски паутины с каплями фенолоформальдегидной смолы. Это карболайзер Санчоуса разбрасывал их бесконтрольно: спусковой механизм заклинило. В углу трясся караульный, облепленный жидкими пулями.

— Винслоух, сбрасывай крючки с тентаклей! — я попыталась изловить клубок из партизан, визга и паники, но только сама зацепилась и порезалась.

Их было двое в моей первой модели кибердоспехов. Я занимала руки по вечерам, чтобы не раскисать. Доспехи крепились к тентаклям и атаковали отчасти по воле хозяина, отчасти по разумению программы, когда скорость реакции решала. Магазин карболайзера я начинила пучками шёлка из своей паутины, а Волкаш подсказал,