Ведьмы.Ру 3 - Екатерина Насута

— И покаялся?

— Я-то думала, что мне всё равно! Мне ведь давно уже всё равно было! Я вообще не знаю, почему не подала на развод раньше. Как-то вот… Привыкла, решила, что раз все так живут, то и я могу. И в целом неплохо. Есть плюсы, несомненные. Статус. Финансы.

— Ты это сейчас кому рассказываешь? — уточнил Данила.

Матушка моргнула.

— Я просто… просто… а это… Ой, Улечка! Я тебя и не узнала! Ты так похорошела, — она всхлипнула и, отстранившись, нехорошо так на Данилу поглядела. — Если вдруг начнёт изменять, то сразу или бей, или уходи.

— Лучше в козла! — внёс коррективы Данила.

— Все вы козлы, — матушка от предложения отмахнулась и всхлипнула. — А так пел. Люблю. Жить без тебя не могу! Три года за мной хвостом. Всех отваживал…

— Надо же, — произнесла Ульяна странным голосом. — Как знакомо!

— Поэтому и говорю, что яблочко от сосны далеко не укатится, — матушка вздохнула и, кажется, несколько успокоилась. — И вот после всего, после всех его загулов, после любовниц, к которым я, говоря по правде, даже и привыкла где-то, он берет и признаётся, что с Людочкой роман завёл! И что Лёшка — это его сын. Представляешь⁈

— Уже да.

— Ты знал? — голос матушки похолодел.

— Я? — Данила поспешил откреститься. — Я недавно узнал! Вчера буквально. И Лёшка тоже. Но он сказал, что не претендует. Что у него отец есть и вообще…

— Вот и правильно! Пусть помирает в одиночестве, сволочь!

— Вы его ещё не убили? — поинтересовалась Люцинда, оглядываясь. Впрочем, оглядывалась не только она, но и все-то, кому случилось пересечься с демоницей. И взгляды эти заставляли Васиного папеньку хмурится. Нехорошо так хмурится.

— Нет, — матушка снова всхлипнула. — Надеюсь, что нет.

— Правильно. Он должен мучиться! Если хотите, у меня есть один знакомый палач. Очень разносторонняя и творческая личность. Ко всему подходит с фантазией…

— Дорогая…

— Что? — Люцинда повернулась к демону и окинула его таким вот нехорошим взглядом, который заставил того поёжится. — Только не говори, что ты его оправдываешь.

— Не оправдываю, конечно. Но где-то в глубине души понимаю. Как мужчина мужчину. Одной жены мало, поэтому…

— Поэтому запомни, — Люцинда протянула руку и аккуратно так взялась за рубашечку, которую не менее аккуратно потянула на себя. И ткань затрещала. — Я, конечно, дама приличная и глубоко интеллигентная, почтенного возраста…

Хрипловатый голос её разнёсся по больничным коридорам, радикально, как подозревал Данила, меняя представление об интеллигентных дамах почтенного возраста.

— Но если я замечу, что ты, козлик мой безрогий, — Люцинда ласково погладила выступающий лоб второй рукой, — не то, что начинаешь гарем планировать, смотришь в неправильную сторону… Я больше проклинать не стану. И крыс призывать тоже. Я сама тебе всё лишнее оторву.

Прозвучало это мягко, ласково даже. Но отец Василия сглотнул. Да и Данила как-то.

— Наступают новые времена, — Люцинда рубашечку отпустила и воротничок поправила. — И мы обязаны соответствовать.

— Чему? — поинтересовалась матушка как-то совсем уж спокойным голосом.

— Высокому званию порядочного демона, — Люцинда ответила ей с улыбкой. — А ты, дорогая, про палача подумай. Он мне изрядно задолжал, так что не откажет в маленькой просьбе.

— Я подумаю, — пообещала матушка. — Дань, это кто?

— Демоны, — честно ответил Данила. — Знакомься. Это Василий. Он первым пришёл. Это Ульянин жених. Второй. Но бывший. Эльку ты знаешь. Ульку тоже. Это вот папа Василия и его… главный бухгалтер. Там вон Ляля.

Ляля что-то снимала, приоткрыв дверь палаты, причём в одной руке она держала телефон, а другой прижимала к боку Никиту, который вновь сменил обличье. Тот свесил лапки и изо всех сил делал вид, что умирает.

— Ляля — Улькина кузина. Она русалка, впрочем, это не важно. Значит, папа тебе признался…

— Признался. На колени встал, прощения просил.

— А ты не простила?

— А я… Я… Я хотела сказать, что всё это уже не имеет значения, что я ухожу. И развод тоже состоится, что бы он там сейчас ни придумал…

— Поверь, дорогая, развод не выход, — проявила участие Люцинда. — Разведённых в обществе не любят. То ли дела вдова. И прилично, и имущество при тебе.

При этих словах, папенька Василия подавился.

— Дорогой, — Люцинда похлопала его по спине. — Ещё рано. Мы пока не женаты.

— Я не хочу вдовой. И не думала его убивать! И покушаться не думала! Просто… Просто так обидно стало! Он ведь всегда её в пример ставил. Всегда! Она и умная. И красивая. И везде, куда ни плюнь, Милочка. И дом у неё в идеальном порядке, и дети умны да воспитаны, не шумят, не шалят.

— Ага, это потому что она им мозги промывала, вот и всё воспитание, — Данька не удержался. — Извини, мам. В общем, она менталист.

— Да? Она… и отца? — мать спросила это с такой надеждой, что появилось желание соврать.

А что?

Сказать, что да, заморочила. Зачаровала. Заставила и вынудила. И он не виноват. И отец ведь поддержит. Главное, согласовать версию. И мама будет рада. И он тоже. И заживут, как раньше, в любви и согласии.

Только… почему-то мутит, стоило это согласие представить. И Данила покачал головой:

— Нет, отца она не то, чтобы совсем заморочила. Там всё сложно. Она его не вынуждала, но и даром пользовалась.

— Он говорил, что принял её за меня. Что в тот вечер мы поругались. Я ушла. И ему показалось, что вернулась, и что мы помирились. А на самом деле не помирились… И вот… но ладно тогда, а потом? Всю жизнь он меня этой Милочкой душил. Получается… разводился бы и жил с нею. Но нет! А он всё твердил, что только меня любит, что не осознавал, не понимал, а теперь понял. Меня же прямо… прямо речь отнялась. Ну а он встаёт и давай, мол, что теперь тайн нет и он полностью готов вернуться в семью, — матушка резко выдохнула и совершенно спокойно завершила рассказ. — Тут-то мне под руку ваза и подвернулась. Фарфоровая. Девятнадцатый век. С позолотой и оленями.

— Видишь, дорогой, — Люцинда взяла демона под руку. — Хорошей женщине для мужа и фарфоровой вазы не жаль. С оленями.

— Я ему и… Бах! — это прозвучало беспомощно. — Он упал. Кровь полилась.

— Мам, погоди, я ж помню это вазу. Она маленькая совсем.

— Ваза, может, и маленькая, — произнёс отец Василия, — но рука, похоже, тяжёленькая.

— Он и упал сразу. И кровь. Столько крови. Я к нему, а он не отвечает. Только стонет. Я тебе. Потом Савельеву. Он приехал. С бригадой. Сюда вот