Диктатор - Сергей Александрович Снегов

А говорил он о том, что его зачем-то хотел видеть диктатор Латании. У него не было никакого желания встречаться с Гамовым, а пуще того - с его помощниками. Но он понимал, что теперь не волен в своих действиях, и терпеливо ждал. Но диктатор все не вызывал его, и это стало раздражать. Ну, не раздражать, словечко не для нынешнего его лексикона, а вызывать недоумение. А затем совершились события, какие не только его, всякого человека в мире должны были взволновать. Он подразумевает эпидемию водной аллергии. И буквально измучила мысль, что страшная болезнь вот-вот перекочует из соседней Корины в родной Нордаг и дети его страны станут погибать, а он ничем, ничем не сможет помочь!.. «Генерал Семипалов, в эти дни я мечтал о смерти, смерть в такие минуты куда легче бездействия, да еще бездействия, отягченного сознанием, что ты всех больше виноват в приближающейся беде, ибо она результат войны, а ты войны желал, ты ее планировал, ты ее вел!.. Но совершилось чудо, только это слово выразит внезапно произошедшее. Ваша страна, столько лет являвшаяся пугалом агрессии, образом коварства и предательства, страна, которую я всей душой ненавидел, вдруг выступила спасительницей гибнущих детей. И каких детей? Не своих, нет - всех! Детей своих врагов, моих детей! И жертвовала ради чужих детей всем, что имела - золотом своих банков, молоком своих юных матерей, молоком, отнимаемым от собственных детей!.. Я не мог в это поверить, это было немыслимо. Я не отрывался от стерео, искал в каждой картине опровержения объявленной программы спасения. Но стерео показывало пункты сбора грудного молока, очереди молодых матерей с детьми на руках - отдать то, что было так нужно этим, на их руках… У меня разваливалась голова от пылающих мыслей! И потом я увидел свою Луизу, свободную, она вела митинг в толпе женщин в моей стране, она призывала их внести свой вклад в дело помощи. И я снова и снова видел ее на машинах, на лошадях, на водоходах, полных собранным ею молоком, - не в тюрьме, не в глухой ссылке, а в моей столице, на площадке моего дома. Она возглавляла самое благородное, самое великодушное дело - дело помощи людям. И я любовался ею, я радовался и плакал от счастья».

Он вдруг разрыдался. Опустил голову, обхватил ее руками, старался удержать себя от слез - и не мог. Я подал ему стакан воды, он жадно отпил глоток и успокоился. Он был мой враг, врагов надо ненавидеть, я, наверно, и ненавидел его, но сейчас сочувствовал. Я понимал его. Он потерпел поражение, добровольно пошел на виселицу, он ведь не догадывался тогда, что минует виселица его, потом томился в тюрьме и не знал, что ждет его дальше. И тревога о дочери: где она, что с ней, жива ли, не попала ли под тот страшный пресс, что в этой враждебной стране зовется Священным Террором? И вдруг увидел ее не только свободной, но и чтимой, возглавившей в своей стране благородное женское движение… Было от чего потерять контроль над собой.

Так я тогда думал о нем - и это была правда. Но лишь маленькая частица правды.

- Итак, вы хотели меня о чем-то попросить, Путрамент? - спросил я, когда он немного успокоился.

- Вы начали новую кампанию, генерал. Самую удивительную кампанию, еще никто о такой не слыхал… Идет подготовка к референдуму. Я прошу разрешить и в моей стране провести такой же референдум. В Нордаге в этом году неплохой урожай. Мы должны принять участие в помощи Корине и Клуру.

В прежние времена о таких предложениях говорили: «Не мог поверить своим ушам».

- Путрамент, вы серьезно?

- Для несерьезного разговора я бы не искал свидания с вами. Думаю, я имею право от имени своего народа… Ведь и Корина, и Клур вам враги, а вы задумали облегчить их страдания от голода. А для нордагов они старые друзья. Как же мы можем отстраниться, когда они молят о помощи? В этом случае - только в этом одном случае! - Нордаг всей душой с Латанией.

- Вы заблуждаетесь, Путрамент, - я понял, что с этим человеком надо говорить откровенно. - Вы думаете, что Латания уже решила помогать своим врагам. Но ведь готовится лишь референдум о помощи.

- Вы не уверены, что на референдуме скажут «да»?

- Уверен в обратном.

Он долго смотрел на меня, озадаченный, потом сказал:

- Но ведь ваш диктатор…

Я прервал его:

- У Гамова может быть свое мнение, у народа другое. Даже в правительстве его поддерживают не все. Если бы Гамов был уверен в своей победе на референдуме, с ним не случился бы сердечный приступ.

С Путраментом происходила новая перемена. Он пришел ко мне потрясенным и измученным, впавшим почти в фанатизм от сверкнувшей в глаза нежданной картины событий, почти уверенным, что история сворачивает на невероятные дороги. Сейчас в нем восстанавливался реальный политик. Логика невероятного отказывала. Но логика обычной политики - непосредственных выгод - еще не действовала.

- Допускаю, что вы правы и прозвучит «нет», а не «да». Хотя мне думается - взгляд со стороны, - что единение вашего народа с диктатором глубже, чем вы это себе представляете. Впрочем, это ваши заботы. Я повторяю свое предложение о референдуме в Нордаге. Я уверен, что нордаги ответят «да», ибо будут помогать долголетним друзьям и союзникам, а не противникам, как вы. И это «да», если Латания отвергнет помощь, будет тогда и для вас выгодно.

- Объясните.

- Это же проще простого, генерал. Еще до референдума вы начали подготовку к вывозу продовольствия: целые эшелоны движутся к границе. Вы уже опустошаете склады, хотя волшебное «да» еще не прозвучало. Но если и Нордаг объявит референдум, то и его склады будут раскрыты, чтобы заблаговременно подготовиться.

- Мы не разрешим вывоз продовольствия из Нордага в Клур и Корину! Это ведь та помощь нашим врагам, которую народ на референдуме отвергнет.

- Уверен, что вы так и поступите, - холодно сказал президент Нордага. - Уверен и в другом - вы не возвратите уже отобранное из складов продовольствие. Вы конфискуете его для нужд вашей войны, или в счет репараций, или в долг с оплатой после войны - удобную формулировку найдете. Разве не будет выгодным для министра Бара без хлопот получить то, что в противном случае надо добывать лишь оружием? Вы стараетесь