Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Знаю я, Устёна, и сама за себя постоять сможешь, только и меня не лишай возможности помочь да поддержать. Ты мне помогла, а я тебе не откажу никогда. И чего ты меня опять государем величаешь?

– Потому как государь ты. Разве нет?

– А ты волхва, так что ж теперь?

– Не волхва я. А что сила проснулась… так то бывает.

– Понимаю. – И спросил, не удержался: – Устёна, неужто никто не люб тебе? Федька, понятно, сокровище, которое врагу бы подарить да в прибытке остаться, но ведь мог у тебя и мил-друг быть? Неужто никто к сердцу не припал?

Устя, как и любая женщина, прямо на вопрос не ответила.

– К чему тебе, Боренька, тайны девичьи?

– Должен ведь я тебе. Обещал – за Фёдора ты не пойдешь, когда сама того не пожелаешь. А вдруг есть у тебя кто на примете? Так я посодействую, сам сватом буду, уж не откажут мне ни твои родные, ни его?

– Ни к чему тебе то, Боря. Не надобно.

– Как захочешь рассказать – и помогу, и выслушаю, слово даю. А до той поры… отбор я объявлю. Про тебя и так все знают, про симпатию Федькину, ты-то всяко в палаты царские попадешь. Вот и ходи, где захочешь, приглядывайся. Найди мне эту гадину, Устёна! Христом-богом прошу, найди!

– А как это близкий кто окажется? Добряна сказала – рядом эта тварь?

– Это – не близкий. Даже если рядом со мной… таких тварей травить надобно, выжигать, уничтожать! И… кто у меня близкий-то, Устёна? Жена разве что. Любава мне никогда родной не была, да и сама не хотела, Федька тоже мне братом не стал по сути, по названию только. Не бойся задеть меня, нет у меня настолько родных и дорогих, просто нету. Отец и матушка умерли, дети не народились покамест, вот и весь сказ.

– И что я доказать смогу?

– И не понадобится доказывать, даже не сомневайся!

– Отчего не понадобится?

– Как ты заподозришь кого, мне достаточно будет этого человека на охоту вывезти да сюда привезти. Не сможет в рощу войти? Значит, верно. Уж Добряна-то супостата распознает. А как она пойти к нему не сможет, мы его сюда притащим.

Устя голову царя поддержала, еще немного сока березового ему споила.

– Хороший план, государь. Главное, ты к себе пока никого не подпускай, даже жену твою… уж прости.

– Не подпущу, коли обещал, но Марине то проклятие первой невыгодно было. К чему ей мое бесплодие, ей бы наоборот, плодородие?

– Не говорю я, что она виновата. – Устя даже ладонью шевельнула. – Но рядом с ней девка может быть сенная, чернавка какая… или еще кто, чужаками приставленный.

Борис вспомнил, о чем ему волхва сказала, – да и смирился. И сам не станет он рисковать, и женой не рискнет.

Маринушка…

Не она это. Ей выгодно было, чтобы наследник появился, да побыстрее… понятно, приворот – могла она сделать. Могла бы, когда б умела. И послушание тоже… Какая баба не мечтает мужем править да командовать? У некоторых и получается даже.

Но бесплодие?

Но силы жизненные пить? До смерти его доводить?

Маринушке то первой невыгодно. Вот и весь сказ.

– Устёна, ты мне встать не поможешь? Вдруг получится?

– Сейчас попробуем, только сок допей. Вот так, теперь обопрись на меня крепче… не сломаюсь я. – А что счастье это, когда любимый мужчина обнимает, руку его чувствуешь, тепло его, дыхание… о том промолчим. И улыбку неуместную спрячем, счастливую. – И пойдем, с Добряной поговорим еще…

– И то… пойдем.

От Маринушки всегда пахло возбуждающе. Мускусом, терпким чем-то…

От Усти полынью пахло, душицей, чабрецом… травой веяло, запахом луга летнего.

Вовсе даже не возбуждающий запах, а все равно вот так идти рядом и девушку обнимать – неожиданно приятно было.

Хорошая она… боярышня Устинья.

А что волхва, так у каждого свои недостатки. Он вот и вовсе царь, так что ж – не человек он теперь?

* * *

Анфиса Утятьева дурой никогда не была, потому понимала – оттолкнуть мужчину легко, приманить куда как сложнее.

Сколько сил она потратила, к себе Аникиту Репьева приманивая, сколько труда! А что!

Добыча-то знатная!

Молод боярич, да неглуп. Собой не слишком хорош?

Есть такое, на сомика он походит слегка: усики глупые, глаза навыкате, подбородок чуть скошен, да и зубы у боярича плоховаты. Но с лица-то воду не пить, ее красоты на двоих хватит, а усики и сбрить можно, невелика беда!

Зато род Репьевых богат и силен. Боярин Разбойный приказ возглавляет, к государю близок и доверием его пользуется, боярич – старший сын, в свою очередь боярином станет и сейчас уже управлением поместьями занимается, неглуп он. Анфиса не просто так себе мужа подбирала, ей супруг нужен был такой, чтобы она за ним как за стеной каменной. Кто-то в муже красоту ищет, кто-то богатство, а кто-то по древности рода судит.

Анфиса понимала – пустое это.

Красота – завтра оспой заболеешь али еще чем или ударят тебя, и конец всей той красоте. Преходящая она, ей ли того не знать, с ее-то личиком?

Богатство? А тоже всякое бывает. Недород, неурожай, беда какая – и протекут деньги между пальцами. Так и поговорка есть: вдруг густо – вдруг пусто[62].

Было богатство – и не будет его. Случается. Только когда муж умный, он его заново заработает, а когда дурак, и нового с ним не прибудет, и то, что есть, – все растратит. А древность рода и вообще глупость несусветная, ей ту древность на кровать не постелить, в тарелку не положить. Пусть этим отец тешится, сама Анфиса мудрее рассуждала, хоть и по-женски.

Вот и сейчас не просто так ресничками хлопала, в плечо мужественное бояричу плакалась.

– Беда, Аникитушка! Ой, беда горькая, откуда и не ждали!

– Что случилось, Анфисушка?

Как уж себе Аникита невесту выбирал, кто его знает, что он важным считал, что обязательным? Но Анфиса ему понравилась. А и то – красива собой, неглупа, приданое хорошее, а что род не слишком старый, так у Аникиты Репьева предков на троих хватит, еще и соседу одолжить можно будет.

Так и сладилось потихоньку.

Между собой-то молодые уж сговорились, Аникита хотел по весне идти руки Анфисы просить у отца ее. Да со своим поговорить, кто знает, как боярин Репьев решит?

– Аникитушка, меня батюшка на отбор отправляет! К царевичу!

И слезы жемчужные потоком хлынули.

Аникита даже растерялся сначала,