Пробуждение - Владимир Андерсон

Уже даже на седьмом этапе у старейшин определённо стали скрипеть мозги, потому что приходилось включать не столько память уже, сколько воображения, которого было не особо много. Осталось выдумать 17 шагов, чтобы теория Кросса хоть как-то сходилась с делом, но, учитывая, что конкретных идей не было, а что-то в любом случае надо было оставить про запас. Ведь нельзя же придумать все шаги, которые ещё и можно выполнить. От их выполнения же Луна травой не обрастёт, и океаны с водой на ней не появятся. А значит шаги следовать хорошенько обдумывать и выставлять на ходу, когда они потребуются.

Потому восьмым шагом стал преобразованный в гелий-3 реголит. Это действительно важное открытие колоритно вписалось в общую концепцию, ведь новый шаг уже пора было бы объявить. Как-никак, а с момента, когда все очнулись ото сна, прошло уже двадцать два года… Натали со своим открытием подоспела очень вовремя. И тут сформировался и новый запрос – термоядерный реактор. Компактный и куда более мощный, чем используемый ядерный на самом Аполло-24. Это уже будет девятый шаг.

Пейтон не мог нарадоваться своим достижениям по управлению массовым сознанием. Это начинало работать само на себя. Уже и выдумывать ничего не приходилось – всё шло как по накатанной. А всё почему? Потому что когда-то он придумал наличие 24 шагов. Именно он придумал, а не кто-то другой. И придумал тогда, когда нужно было объяснение. Всё не случайно. Всё работает только по замыслу. Его замыслу. И именно поэтому всё работает. Работает, а не разваливается… Без него в этом мире бы был хаос. Неуправляемый, уничтожающий всё вокруг хаос… Кто хочет этого? Никто… А вместе с тем только он оказался способен противостоять этому… Создать свою теорию. Свой мир, в который можно верить и быть уверенным, что делаешь это правильно. Именно он дал им этот мир…

Пейтон прошелся еще раз по комнате и подумал, что кое-кого ему сейчас тут не хватает. Обычно все же этот кто-то нужен был вечером, и она стабильно появлялась, когда он того хотел, но сейчас очень захотелось увидеть её, не дожидаясь чего-то. В конце концов мужчина он уже не молодой, и не всегда у него, возможно, будет работать то, что давало ему таких сил. Сил в спорах, сил в доказательствах, сил быть самим собой с этом неоднозначном мире.

Он подошёл к своему рабочему столу, снял трубку и набрал номер:

– Дели, ты зайдёшь ко мне?

Он любил спрашивать. Всё, что он хотел от неё, он очень любил спрашивать, а не приказывать. Ему вообще приказная манера казалась какой-то ущербной, сразу демонстрирующую всю слабость своей позиции. Ведь это позиция грубой силы, то есть той силы, когда ты и так знаешь, что тебе не будут отказывать. Не захотят отказывать. Не посмеют отказывать. В чём же преимущество говорить с такой позиции?

А вот любезным вопросом можно показать, что ты ценишь позицию другого. Даже если этой позиции и нет вовсе. Ты всё равно показываешь, что ценишь её, как будто бы она была. И это вызывает уважение. Люди хотят делать, а не принуждаются делать. Ведь у них есть видимая возможность отказать… Но они этого не делают. Они соглашаются, и тем самым показывают добровольность этого действия… Нет, только дураки могут открыто принуждать в ситуации, когда можно показать хоть какую-то свободу.

А Делейни, которую он позвал. Да, конечно, у неё уже нет никакого выбора. Она была младше его лет на двадцать, и спала с ним того, когда он этого хотел. И спала так, как он этого хотел. А вкусы его иногда менялись. И он каждый раз спрашивал, а не хочет ли она попробовать что-то новое. Открыть что-то новое. Новые ощущения. Новый опыт. Что-то, что можно будет потом с интересом вспоминать и не корить себя за нерешительность в своё время. Ведь он только предлагает. Не заставляет, а спрашивает её разрешения. Разрешения на всё.

Иметь её тогда, когда он хочет, а не она. На это он спрашивает у неё разрешения. Иметь её в рот каждый раз. И это спрашивает. И каждый раз спрашивает. И очень деликатно спрашивает. Фразой «Ты не хочешь сделать мне минет в самом начале?». Пейтон никогда не изменял своему правилу. И когда ему хотелось кончить ей в рот, то он спрашивал её «Ты не остановишься, ведь правда?». А когда не хотелось, то «Ты не могла бы остановиться на минутку?»

И каждый раз же было всё так, как он хотел. Она или продолжала или останавливалась. Именно так, как ему было надо. А потом вставала в те позы, какие ему нравились. И дальше делала тоже только так, как ему нравилось. И всё достигалось одними лишь вопросами, на которые можно было ответь и так, как ей бы захотелось, а не ему. Но отвечала она всегда именно так, как хотелось ему.

Вот она, где власть. Когда сами хотят делать то, что тебе надо. Даже будь у них выбор, а всё равно хотят так, как тебе надо. И ведь могут даже сами упрашивать этого. И с Делейни так было. Она сама начала упрашивать как-то начать с минета. И ведь как упрашивала при этом. Аж не отговорить было… Может, дело было в том, что он сам не знал в тот момент, как хочет. Может, в этом. А, может, в том, что в те дни начинал подумывать о том, чтобы подыскать себе другую… У него была другая на примете. Он ещё не понимал, насколько она готова к чему-то откровенному, и как у неё это получится, потому колебался… Видимо, так колебался, что Делейни заметила это. Видимо, забеспокоилась. И вот и начала уговаривать в тот раз… И ведь получилось же! Как уговорила, так он и забыл о другой кандидатке. Вот она где вся добровольность выбора. Там, где можно что-то потерять. Там и подтверждается, насколько дорого ценится их правильный выбор. Тот самый, который они делали все те предыдущие разы.

Кто-то мог бы сказать, что люди привыкают. Что люди боятся. Но нет. Глупость это всё. Люди хотят делать тот выбор, который сделали за них. Уж можно долго спорить о причинах этого. Но результат один – люди выбирают то, что выбрали за них куда охотнее, чем то, что выбрали сами. Пейтон очень давно