Эра цепей - Антон Гудой

Догнав спутника, Люба оказалась на краю пологого спуска вниз. Здесь, в низине, вдоль все той же мелкой речушки протянулась вереница разноцветных, сотканных из мириады различных лоскутов шатров. Где-то там, среди них, мелькали мелкие, едва различимые отсюда фигуры людей, и особенно большое скопление было у вереницы повозок на самом краю поселения. Широко раскрыв глаза, Люба могла лишь восхищенно вздыхать, а затем, не дожидаясь Ара, сама, уже не обращая внимания на боль, чуть ли не бегом понеслась вниз, к цивилизации.

— Погоди ты! — прикрикнул ей вслед кардиец, вскоре ее нагнав. — Стой. Держись ближе, шурры только кажутся простыми и дружелюбными.

При слове “шурр” в голове вспыхнуло новое воспоминание. Запах свежего хлеба и горьковатого молока, вечно заляпанный фартук, смешные рога на голове, болтающийся хвост. Совсем как у детей, что выбежали навстречу причудливой парочке — те были, конечно, в основном, без рогов, но те, что постарше, особенно мальчишки, уже обзавелись крохотными отростками. Самые маленькие тут же обступили Любу, кто-то игриво пытался задрать шерстяной плащ — единственное, чем девушка могла прикрыть наготу, но на них тут же начинал рычать Ар, и дети, хохоча, тут же разбегались в разные стороны.

За теми, что были постарше, вскоре пришли и взрослые. Тут и там из шатров выходили невысокие, крепко сбитые мужчины. У каждого — сверкающие железные серьги в длинных, скрученных в трубочку ушах, а на острых рогах — кольца и разноцветные ленточки. Кто-то намекающе сжимал в руках короткие дубинки, другие просто выжидающе смотрели вслед путникам, то и дело притопывая раздвоенными копытами по земле.

Ар вел свою пленницу к остановившемуся на краю поселения каравану. Для них это был шанс убраться подальше отсюда, скрыться от преследователей, если получиться договориться о цене. Люба же, напрочь забыв о том, в какой ситуации она оказалась, вытаращив от изумления глаза, разглядывала каждого прохожего, каждый шатер и выставленные на улице глиняные посудины самых разных форм и размеров. Пусть она и не была антропологом или культурологом, но сейчас, оказавшись впервые в настолько отличавшейся от привычной ей культуре, едва ли могла думать о чем-либо, кроме возможности узнать побольше обо всем и обо всех, что ее окружают.

— Нет, мне уехать нужно уже завтра. Зав-тра, слышишь? Понимаешь меня, нет? Слово такое, “завтра”! Тьфу! — посреди столпотворения, на составленных друг на друга ящиках, возвышаясь над всеми, сидел, яростно потрясывая трубкой, темилец, человек-жаба. — Слушай, да мне плевать как, это земля вашего хозяина! Свяжитесь с ним, отправьте человека, не знаю. Мне нужно уезжать. У-ез-жать!

Не сразу завидев направляющегося к ним кардийца, шурры вскоре стали расступаться, сперва от легких толчков и похлопываний, а затем сами, не желая хоть как-то оставаться на пути воина. Затянувшись едким, пахучим дымом, темилец, наконец, заметил путников, и, забавно надув щеки, аж подскочил на месте:

— Ну вот, вот! Молодцы! Вот всегда ж с вами так, только ором и матами! Деревня, тьфу! — выбив курительную смесь из трубки, он протянул перепончатую ладонь кардийцу: — Цуйгот Ляшас, очень приятно, очень приятно! Так, вы, быстро, давайте, отмойте и приведите рабыню в порядок. Живо-живо, я пока поговорю с воином!

Не успели ни Люба, ни Ар отреагировать, как девушку обступили местные жительницы из числа шурров. Одна, пожилого вида, безрогая, но с красивым, темным от татуировок хвостом, нежно взяла Любу под локоть и, улыбнувшись, сказала:

— Пойдем. Не бойся.

И когда ее увели в шатер, Цуйгот, наконец, ловко спрыгнул со своего насеста, позвякивая металлическими кольцами в проколотых перепонках, и глядя на кардийца снизу вверх, вздохнул:

— Ну, поторгуемся. Надо кое-кого прибить.

Глава 4: След в небе

С жаром палящего солнца за горизонтом таяли тревоги и сомнения. Только сейчас, когда заботливая хозяйка обтирала ее влажной тряпкой, Люба почувствовала, как же сильно она устала. Хуже того, ощущения были такие, словно усталость перенеслась еще с того, привычного ей тела, а это… А сколько же она не спала?

— У тебя такие красивые волосы… Зачем их так криво обрезали? — вокруг все крутилась дочь хозяйки, веснушчатая девчушка в теле с, наверное, самым глупым и добрым лицом, что Люба когда-либо видела.