Долгожданная кража - Владимир Зингер

том, что работница крестила детей, неприятностей не оберёшься. Не знаю, какое отношение в трамвайном парке, входящем в структуру металлургического завода, к религии, но вряд ли оно лучше, нежели в милиции. Значит, Людмиле тоже не стоит «светиться» с крестинами. А то, не дай бог, очередь на квартиру отнесут куда-нибудь на конец. Пусть, мол, сначала подкуётся малость в идеологическом аспекте.

И что Барыкин-то хочет? Чтобы я принял удар на себя?

Я оказался почти прав.

— Лешка, у тебя же родители далеко живут? Может, выяснишь у них, что и как?

Я кивнул, слегка растерянно. Мои родители религиозностью не отличались, даже икон в нашем доме не было. Но оголтелыми атеистами тоже не были. Старший брат отца, прошедший всю войну, говорил как-то, что «в окопах под огнем неверующих не бывает». Надо сказать, что это был единственный раз, когда дядька вспоминал о войне, а в остальное время он попросту посылал подальше. Я бы назвал своих родителей агностиками. Советское воспитание, помноженное на советское же образование, наслоившееся на крестьянские традиции.

— Сань, обещать не могу, но узнаю, — пообещал я, слегка успокоившись.

Пожалуй, Барыкин не требует от меня ничего, что противоречило бы моральному кодексу строителя коммунизма, а узнать у родителей — почему бы нет?

А друг мой словно камень со своей души сбросил. Он расправил плечи и даже как будто выше стал. Только что каблуками не щёлкнул. Но голову на манер царских офицеров из кино склонил, чопорно заявив при этом:

— Благодарю, Алексей!

А пока я офигевал над такой его выходкой, он тут же вернулся в себя привычного и уже в обычной своей манере произнёс:

— Я, честно говоря, маленько мандражил, как ты на мою просьбу отреагируешь. Всё-таки не каждый готов подписаться на такой шаг. Спасибо тебе.

Тут же он сорвался с места и со словами: побегу, Люську обрадую, умчался в сгущающиеся сумерки.

Я хотел было крикнуть вдогонку, что ведь ещё ничего не решено, но понял, что уже поздно, да и незачем. Видимо, у них там нешуточные баталии по поводу крестин бушевали, раз он так резво ускакал успокоить благоверную. Я ещё немного постоял, переваривая происшедшее, потом двинулся в сторону своей общаги. По крайней мере половину дороги мы с Саней могли бы пройти вместе — было по пути, да ведь это же он сам и предложил — по домам, но вот поди ж ты, на радостях бросил своего друга ковылять в одиночестве.

Всю следующую неделю можно было бы назвать обычной: беготня, писанина, совещания, нагоняи. А ещё задержания, разочарования — не того поймали, привычные игры в доброго и злого полицейского (я — традиционно добрый), и ещё очень много всего разного. Я всё ждал развития событий после своего рукоприкладства. Должен же был этот гад Утягин каким-нибудь образом отомстить мне личной разборкой, кляузой начальству, или что ещё более вероятно — обращением в партком. Я даже несколько раз заговаривал по каким-то совершеннейшим пустякам с секретарём нашей первички Петром Николаевичем Лактионом — всё было абсолютно тихо. Конечно, я не верил, что наша стычка тем и закончилась, но и форсировать события какими-то своими действиями не считал нужным.

Так что неделю и действительно можно было назвать обычной, если бы не две яркие особенности. Первая ознаменовалась приходом нового заместителя прокурора района. Вторая — моей старательной работой по раскрытию кражи пальто, которая требовала неукоснительного участия потерпевшей во всех розыскных мероприятиях, затеянных мною. Надо ли говорить, зачем я это делал или сами догадаетесь?

Но сначала про заместителя прокурора. Новый блюститель социалистической законности был молод и энергичен, и в силу этого, вероятно, расценивал своё высокое назначение, как аванс, который следовало надлежащим образом отработать. Мы ещё не запомнили, как его звать, а дядя Коля уже собрал нас на внеочередное совещание. Он терпеливо дождался, пока мы закончим скрипеть дряхлыми стульями и успокоимся, и, будучи не чуждым любви к литературе, начал своё выступление с классики:

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет прокурор.

Почти Гоголевское изречение радости нам не доставило. Это только далёкие от правосудия люди полагают, что милиция, прокуратура и суд — это одна шайка-лейка, творящая по сговору всякие тёмные делишки, лишь бы честного человека в тюрьму упрятать. Рука руку моет, а ворон ворону глаз не выклюет, и дальше в том же духе. Расхожая ошибка. На самом деле милиция любит прокурора по большей части только в одном качестве — государственного обвинителя в судебном процессе. Во всём остальном предпочитает опасаться — на всякий случай. И правильно делает.

Николай Иванович между тем выложил на стол изрядную пачечку каких-то бумажек. Это оказались заполненные повестки. Насладившись нашим недоумением, шеф продолжил:

— Вот тут тридцать повесток нашим горожанам, которые за последний квартал обращались за медицинской помощью в связи с травмами, но у нас как травмированные не проходят. Сверку по поручению нашего нового куратора от прокуратуры проводил наш штаб.

— Предатели…

Кто-то решил не сдерживать эмоций. Шеф сурово оглядел присутствующих, автора реплики не вычислил, поэтому продолжил безадресно:

— Не торопись. Думаешь, лучше, если бы прокурорские сами такую сверку провели? Слухай дальше ж, как говорил дед Щукарь.

Что-то я засомневался, что дед Щукарь говорил нечто подобное, но перебивать дядю Колю не стал. Не время умничать. А тот продолжил:

— Теперь наша задача… ваша задача — разнести эти повестки адресатам, чтобы те явились в прокуратуру и дали правильные показания по поводу своей травмы.

Николай Иванович сделал особый упор на слове «правильные». И мы его поняли. ибо каждый из нас знал эту любимую забаву прокуратуры, чтобы держать милицию в тонусе, так сказать. Среди травмированных обязательно найдутся люди, которые пьяные разборки между корешками превратят в захватывающие истории о том, как стали жертвами ужасного нападения со стороны неизвестных преступников. И полетят из прокуратуры в милицию уголовные дела по хулиганкам и грабежам, причинению телесных повреждений, возбуждённые на основании подобных заявлений, сплошь все «глухие». А если ещё кто-нибудь скажет, что он обращался в милицию, но его там обидели, не выслушав, как следует, так это и вообще будет для прокуратуры вишенкой на торте.

Первым возмутился Титан.

— Ага, ловко прокурорские придумали! Чтобы мы сами себе на шею удавку надели, да сами же её и затянули.

И сыщики наперебой начали предлагать, что с этими повестками надо сделать. Когда была высказана последняя версия, связанная с туалетом, дядя Коля возвысил голос: