Церера - Екатерина Алферов

— Хорошо, — кивнула я, стараясь не думать о том, что мне предстоит в последний раз увидеть лица родителей. — А потом? Нужно выяснить, что произошло. Почему их вездеход потерял управление. Может быть, техническая неисправность? Или…

— Или? — напрягся Марк, по его лицу пробежали всполохи подозрений.

Я оглянулась на врача. Он вышел из нашей палаты, но всё равно находился неподалёку. Я видела, как светится его беспокойство за стеной.

— Пожалуйста, — поежилась я. — Давай поговорим после… не тут…

Брат отстранился, глядя на меня. Его лицо опухло, веки набрякли и покраснели, но из-под ресниц на меня сверкал стальной взгляд космической гончей.

Я попыталась восстановить в памяти события, предшествовавшие аварии, но в голове была какая-то мешанина. Отрывки разговоров, до жути реалистичные галлюцинации, вызванные лекарствами и шоком… Титаны, хор, пение о богине и киклопе… Бред, порожденный затуманенным сознанием. Вот только почему даже сейчас при мысли об этом у меня по спине бегут мурашки?

— Юль, — голос брата вырвал меня из задумчивости. — Давай пока не будем делать поспешных выводов. Сначала похороны, потом оформление всех бумаг. А уже после, на свежую голову, подумаем, что могло случиться. Идет?

— Идет, — вздохнула я, прикрывая веки. Глаза снова начали слипаться — видимо, сказывалось действие успокоительных. — Побудешь со мной? Или тебе надо на службу?

— Побуду, — Марк сжал мою ладонь. — Я подал рапорт для оформления отпуска по семейным обстоятельствам. Спи. Я никуда не уйду.

Я закрыла глаза, проваливаясь в густую, вязкую темноту. Даже на краю сна меня не покидало ощущение, что я упускаю нечто важное. Какую-то деталь, мелькнувшую в бреду между явью и видениями. Что-то, что могло бы прояснить случившееся. Или хотя бы намекнуть, где искать ответы.

Но усталость взяла свое. Мысли путались, и я уснула — тревожно и чутко, то и дело вздрагивая от звуков реальности, врывающихся в мой сон. И всю ночь мне чудился далекий хор, воспевающий подвиги и битвы неведомых титанов.

А когда проснулась посреди ночи, я снова и снова рыдала в больнице, и к утру у меня больше не осталось слёз.

На похороны я собиралась в тягостном молчании. У меня не было ничего тёмного из одежды, впрочем, этого и не требовалось. Мы, учёные, находились на дальнем рубеже, в экспедиции, тут было не до нарядов. Виктор где-то раздобыл широкую чёрную пластиковую ленту, и мы все крепили себе эту ленту на рукав в знак траура.

В назначенный час Марк выкатил меня на гравитационном кресле-каталке из медицинского отсека. Ноги всё ещё держали меня с трудом. Мы с братом почтительно остановились у двух серебристых контейнеров, в которых покоились тела родителей. Смит, дежурный доктор, он же и патологоанатом, проделал большую работу. Родители выглядели спокойными, умиротворёнными, как будто просто спали. Их укрыли пластиком с гербами Университета Деметры, а в перекрещенные руки вложили по свитку со списком их научных работ и достижений.

У меня в голове пронеслась мысль, что древние были правы, сравнивая смерть и сон, близнецов-братьев. Мысль была тихая и спокойная, как лицо матери. Почему-то не было никаких эмоций, и из-за этого мне было жутко от себя самой.

Церемония прощания была скромной. Коллеги родителей, ученые и работники базы — все, кто знал и любил родителей, пришли отдать им последнюю дань уважения. Они все слабо переливались и перемигивались, как зимняя иллюминация. Это не случайность, поняла я. Цвета отражают эмоции, состояние человека. Но почему я вижу это? Откуда это странное… чутье, это понимание увиденного? Вопросы роились в голове, но ни на один не было ответа.

Я была так вымотана, что решила плюнуть на свои галлюцинации. Тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас не время. Нужно сосредоточиться на прощании, на поддержке брата. Разобраться со своим состоянием я смогу позже. Возможно, это просто побочные эффекты стресса и лекарств.

Ну светятся люди, ну и ладно. Жить это не мешает.

Виктор, как куратор и давний друг семьи, произнес трогательную речь. Он говорил о неутомимости Томаса в научном поиске, о его блестящем уме и умении зажечь других своими идеями. О Ларе Виктор отозвался как о женщине необыкновенной силы духа и разума, способной своей мягкой настойчивостью и тактом сплотить вокруг себя людей.

— Томас и Лара Соколовы были не просто учеными, — голос Виктора дрогнул. — Они были первопроходцами, пионерами, готовыми посвятить всю свою жизнь тому, чтобы приподнять завесу тайны над Церерой. Их блестящие открытия останутся в анналах науки. Но для нас, знавших их лично, они навсегда будут примером того, как много может сделать человек, когда в его сердце горит огонь истинного призвания.

Люди вокруг меня тихо всхлипывали и утирали слезы. Профессор Сильва плакал не стесняясь. Чужие эмоции накатывали на меня волнами. Я ощущала их физически. Это было слишком… ярко…

Я сидела, вцепившись побелевшими пальцами в руку Марка, и старалась дышать глубоко, чтобы сохранить самообладание. Брат крепко сжимал мою ладонь, безмолвно поддерживая.

После церемонии к нам начали подходить и прощаться.

— Юлия, вы просто обязаны продолжить свою научную карьеру, — тряся мою руку, говорил Сильва, переливаясь глубокими оттенками синего горя. — Работы ваших родителей заслуживают достойного завершения и публикации.

— Не беспокойтесь, — Я постаралась, чтобы голос не дрожал. — Я продолжу научную карьеру. Кто-то же в семье должен быть умным.

Марк толкнул меня в плечо.

Печально-голубая Альфина обняла меня, а сосредоточенный тёмно-красный Хан пожал руку:

— Держитесь. Мы ваши ближайшие соседи. Если что-то, сразу же обращайтесь к нам.

Мы с братом синхронно кивнули.

Следующим подошел Виктор. Его лицо было бледным и осунувшимся, словно последние дни дались ему нелегко. Судя по усталому взгляду, он тоже мало спал.

— Марк, Юлия, — он осторожно коснулся моего плеча. — Мне так жаль. Не могу передать словами, как я сочувствую вашей утрате. Томас и Лара были мне больше, чем друзьями. Они были моей семьей.

Что-то в его тоне, какая-то фальшивая нота резанула меня. Может быть, дело было в том, как он произнес имена родителей — слишком уж фамильярно. Или в том, что он избегал смотреть мне в глаза. Но внутри меня впервые шевельнулось странное, неприятное чувство.

А потом, я поняла, в чём дело. Он как будто закрылся от меня, прячась за маской. Я не чувствовала его в отличие от других людей, я не видела слабых огоньков эмоций, ни одной даже самой слабой вспышки.

— Спасибо, Виктор, — произнесла я, внимательно следя за его реакцией. — Я знаю, как много вы значили друг для друга. Наверное, для тебя это тоже страшный удар.

На