Фантастика 2025-147 - Юлия Шахрай

Папаня, похоже давно пришел в себя, и сейчас мирно похрапывал, лёжа на полу, подложив себе под щеку, сложенные лодочкой ладони, из его рта тянулась к полу тоненькая ниточка слюны, а он сам шлепал губами, и чему-то улыбался при этом. Видимо сон был приятным. На всякий случай подобрав лежащий у печки дневник, заменил его брошенной на пол газетой, я осторожно перешагнул через отца, и прошел в соседнюю комнату.

Здесь находилась спальня родителей. Только заглянув туда, я сразу же выскочил из нее, почувствовав ароматы прели и сырости давно не стиранного белья, запахи грязных носков и застарелой мочи. На большой железной койке, на которой из постели имелся всего-навсего единственный темный от грязи, наполовину съехавший на пол матрац, лежала расхристанная женщина, судя по всему маманя. При этом ее голова мирно покоилась на железной пружинной сетке кровати, а ноги были задраны вверх и покоились на когда-то розовенькой с зелеными листочками, изрядно загаженной наволочке, небрежно натянутой на довольно большую подушку. Широкая юбка задралась к самой голове, обнажая когда-то голубые с начесом рейтузы, с большим желтым пятном в промежности и хлопчатобумажные чулки, один из которых съехал ниже колена. Смотреть на окружающую обстановку, после увиденного было просто невмоготу, и я тут же выскочил из той комнаты.

Моя комната, честно говоря, была ничуть не лучше любой другой. Такая же грязная простыня, серая подушка и байковое одеяло непонятного цвета, от которого несло или потом, или чем-то еще. На полу лежала ковровая дорожка, у окна стоял письменный стол, на котором находился обычный школьный бедлам, из учебников, разрисованных шариковой ручкой, нескольких тетрадей, и дневника. Старый дневник, что я держал до сих пор в руке, сразу же был сунут в глубину тумбы стола, а новый взят в руки и раскрыт. Судя по редким тройкам, и полном отсутствии любых других оценок, на парня махнули рукой, а тройки ставили, только для того, чтобы не портить среднюю успеваемость по классу. Хотя нет, перелистывая страницы, обнаружил пару пятерок правда по физкультуре, и одну четверку за рисование. Впрочем, на фоне остальных оценок это было ни о чем. Но хотя бы нет двоек и то ладно.

Кстати почерк у парня был довольно неплох. С другой стороны, насколько я помнил первые три класса в это время были уроки чистописания. То есть учеников пытались научить основам каллиграфии, используя для этого перьевые ручки и чернила, из-за чего, у многих, даже отъявленных двоечников почерк был достаточно хорош. Взяв лист бумаги, попробовал сам изобразить что-то подобное. Разумеется, моя писанина, сильно отличалась от Вовкиной, но полистав пару тетрадей, понял, что всем будет наплевать, какой именно у меня почерк. Взять ту же математику. Из десятка записанных примеров на одной из страниц, от силы половина была решена верно, и то скорее они просто были списаны. Но внизу стоял трояк, выведенный красной шариковой ручкой. На других страницах было тоже самое, лишь в одном месте, помимо трояка имелось замечание, выраженное одним словом: «Грязновато!». Все говорило о том, что на мою успеваемость всем наплевать. Не то, чтобы меня это радовало, но явно говорило о том, что здесь ждут не дождутся, когда наконец я закончу восемь классов и отправлюсь в какое-нибудь ПТУ. И что-то у меня где-то в подсознании зрело чувство, что даже если сейчас, я возьмусь за учебу, в это просто никто не поверит, и оценки продолжатся выставляться автоматом. То есть особого смысла напрягаться, в общем-то не было.

Бросив на стол тетрадь, я огляделся. Первым делом, подойдя к окну, приоткрыл форточку, все же запахи, присутствующие здесь были откровенно тяжелыми. В углу стоял платяной шкаф, подойдя поближе и открыв его створки, обнаружил целую кучу разнокалиберной одежды, вывалившейся прямо на меня. Удивленно смотря на кучу этого барахла, упавшего к моим ногам, я вначале не мог сообразить, откуда все это набралось здесь. Потом, пришло воспоминание, что большая часть всего этого мне досталась от сердобольных соседей, или каких-то других, порой просто малознакомых людей, снабжающих мою маманю ношенной одеждой от своих отпрысков. Причем маманя, тот еще бизнесмен, все, что более или менее имело вид, тут же относила на вещевой рынок, где с успехом продавала. Все же, когда-то она заканчивала торговое училище, и опыта ей было не занимать. Правда, деньги, вырученные от этого бизнеса, исчезали с еще большей скоростью, чем появлялись. И чаще всего, на какое-нибудь пойло. Сюда же в шкаф, складывались вещи, оказавшиеся невостребованными на вещевом рынке, или же откровенно изношенные до такой степени, что на них было страшно взглянуть. Время от времени, я выбирал из этой кучи, что-то подходящее для себя, взамен складывая свое изношенное, и довольствовался тем, что есть не особенно обращая внимание на опрятность. Зад прикрывает и ладно, все равно, ничего иного не было.

В какой-то момент, я почувствовал, что сильно проголодался. Хоть я и подкрепился частью энергии от папани, но это пошло скорее на восстановление организма, да и хотелось, что-то просто зажевать. Увы, похоже папаня сожрал последние, или скорее единственные пельмени, которые каким-то чудесным образом вдруг оказались в нашем холодильнике. Сейчас я наблюдал в нем примерно треть бумажной пачки от маргарина, покрытого голубоватым налетом плесени, кастрюлю с давно прокисшим борщом, который даже находясь в холодильнике продолжал начавшееся брожение, то и дело взрываясь мелкими брызгами поднимающегося вверх газа. А уж аромат, исходивший от содержимого кастрюли, наверное, мог поднять и мертвого, не хуже нашатыря, сунутого под нос. Тут же рядом с кастрюлей лежала выгрызенная изнутри половинка буханки серого хлеба. То есть одна засохшая корка, без каких-либо следов мякоти. А на дверце, надкушенное сморщенное яблоко. Впрочем, ничего иного здесь быть и не могло, хотя бы из-за того, что холодильник не работал, по причине отсутствия в доме света. Разглядев все это изобилие продуктов, заглянул в хлебницу, где кроме крошек и полчища тараканов ничего иного не нашлось, да и в антресолях вообще-то тоже. Правда я нашел там грамм двести каких-то древних подсохших макарон, примерно столько же перловой и ячневой крупы, причем смешанных между собой и высыпанных в одну банку, и, наверное, где-то с четверть бутылки хлопкового масла, которое здесь в Узбекистане используется, вместо подсолнечного.

Честно говоря, если бы даже я и обнаружил здесь что-то съедобное, после натюрморта, увиденного в холодильнике, просто побрезговал бы