Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

Мондрагон подозревал, что ничего особенно оригинального в этом сюжете нет, но за оригинальностью он и не гнался. В конце концов Шекспир тоже не придумал ни одного нового сюжета, а занимался сплошными перепевами. Важно создать атмосферу, в которую бы погрузились читатели, слушатели или зрители, характеры, в которые бы они поверили. А единственным доступным Мондрагону способом добиться такого погружения было почувствовать атмосферу и людей самому – воплотиться в одного из персонажей воображаемой драмы, пусть даже такого, который все время находится за сценой...

Он почти уже достиг желаемого эффекта, когда на террасе появилась Катя.

Сначала он услышал ее голос:

– Санти, ты опять меня бросил! Я искала тебя целое утро, перерыла всю спальню...

– Дорогая, – сказал Мондрагон кротко, – неужели я способен прятаться в собственной спальне где-нибудь еще, кроме постели?

Он не без сожаления прервал созерцание удивительной природы Конакова и повернулся к панорамному окну, отделявшему террасу от их несостоявшихся апартаментов.

– Позавчера, – Катя перешагнула через нижнюю раму окна и легким танцующим шагом направилась к Мондрагону, – позавчера, дорогой, ты ухитрился заснуть в джакузи...

Она двигалась так изящно, что Сантьяго не мог ею не восхищаться. Катя была грациознее всех женщин, которых он когда-либо знал, – именно ее ленивая грация хищницы свела его с ума несколько месяцев тому назад, когда они случайно познакомились в Риме, на Пьяцца ди Фьори. Она подошла вплотную, слегка коснувшись его бедром, и идеально выверенным движением опустила свой туго обтянутый голубой туникой задик на худые колени Мондрагона.

– Ты разлюбил меня, Санти, – сказала она капризно. – Ты вчера опять напился как свинья и грязно домогался меня, хотя сам ни на что уже не был способен...

– Я вам не слишком мешаю? – любезно осведомился Антон, поворачиваясь к ним. Последние полчаса он сидел в своем кресле, молча попыхивая сигарой, так что Сантьяго даже забыл о его присутствии. – Кажется, у вас намечается семейная сцена, а для такого старого холостяка, как я, это просто невыносимо.

– Ничего подобного, – заявила Катя. – Тебе абсолютно необходимо меня выслушать. В конце концов это ты спаиваешь моего бедного слабенького спаниельчика. Если бы не ты и не твои друзья, мой спаниельчик каждую ночь бросался бы на меня, как на амбразуру... и разрывал бы меня на части своим горячим испанским...

– Катерина! – повысил голос Сомов. – Избавь меня от физиологических подробностей! И вообще, изволь вести себя, как положено хорошо воспитанной барышне!

Катя показала брату язык. Она ухитрилась сделать это так сексуально, что Мондрагон почувствовал недвусмысленный прилив сил.

– Ого, – тут же сказала Катя, поерзав попкой по месту недвусмысленного прилива сил, – я, пожалуй, была несправедлива к своему спаниельчику. Милый, а не попросить ли нам моего братца покинуть этот дивный уголок? Тем более что он и сам предлагал, а?

– М-м, – пробормотал Сантьяго, озираясь в поисках чего-нибудь мягкого. Терраса, к сожалению, была абсолютно не приспособлена для любовных утех – кроме старомодных шезлонгов и кресел, а также хрупкого на вид стола здесь вообще отсутствовали какие-либо предметы интерьера. Пол же террасы, выложенный красивыми, но твердыми и холодными плитами голубоватого мрамора, наводил на мысли об ободранных локтях и синяках на коленях. – Может быть, спустимся вниз?

Сомов ленивым жестом выбросил недокуренную сигару за невысокую балюстраду и неторопливо поднялся.

– Идите куда хотите, голубки, весь дом в вашем распоряжении. А сейчас прошу меня простить покорно – дела. Так что покидаю вас... – Он секунду подумал. – До самого обеда. Резвитесь, милые!

– Ура! – закричала Катя, обвивая руками шею Мондрагона. – Противный Антошка нас покидает! Идем резвиться!

Солнце стояло почти в зените.

– Аньтон, – сказал Сантьяго, уворачиваясь от жарких Катиных губ, – что за дела во время сиесты? Ты собрался в город?

– Я собрался вершить правосудие, – мрачно ответил Сомов. – Но тебя это волновать не должно. Расслабляйся, дружок, make love, not law...[11]

Катя наконец нашла губы Мондрагона и закрыла ему рот своим поцелуем. Волны ее пахнущих ночными цветами волос захлестнули лицо Сантьяго. Маленький острый язычок разжал его зубы и проник так глубоко, что Мондрагону показалось – сейчас он пронзит его насквозь. Несколько секунд он еще боролся, потом оставил слабые попытки и сдался на милость победителя.

– Так-то лучше, – довольно заметила Катя, помогая ему стягивать с себя тунику, – а то совсем от рук отбился. Как водку квасить – пожалуйста, а жене внимание уделить – не допросишься... Разлюбил, точно говорю, разлюбил. Теперь тебе долго придется доказывать, что я не права. Вот так, вот так, мальчик мой... Да, милый, да, не останавливайся, только не останавливайся, прошу тебя, хороший мой, возьми меня, возьми меня всю! Да, да, ДА!

Но Сантьяго остановился – не сразу, но тоже не в самый подходящий момент. Это случилось, когда Катя, запрокинув в изнеможении голову, на минуту перестала кричать и в мгновенно повисшую над террасой тишину ворвались совсем другие звуки. Откуда-то снизу, со двора, доносились тяжелые хлесткие удары и сдавленное рычание, как будто великан охаживал огромным кнутом стаю волков. Мондрагон почувствовал, как вверх по позвоночнику поднимается холодная волна животного страха. И остановился.

– Сволочь, – сказала Катя. – Сволочь испанская... Такой кайф сломал...

– Катя, – Сантьяго лихорадочно искал шорты, в которые переоделся перед завтраком, – твой брат хочет до смерти забить невинного человека. Я не верил ему, думал, что он шутит... Ты слышишь – его убивают!

– Кого? – презрительно спросила Катя.

– Мальчика... Ивана.. Мы встретили его в лесу... я увидел... к несчастью... Он был с арбалетом, выслеживал пуму... такую большую дикую кошку с кисточками на ушах...

– Рысь?

– Да-да, рысь! Твой брат сказал, что он нарушил сразу очень много законов и должен быть наказан. Он сказал, что мальчик, наверное, хотел убить его или меня... Это же бред, бред, ты понимаешь?

Катя приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на мужа. Звуки ударов, доносившиеся со двора, стали более вязкими, как будто великан бил теперь кулаком в огромную кадушку с тестом.

– Допустим, понимаю. Ну вожжа ему под хвост попала, ну бывает. Перепил вчера, головка бо-бо. Не повезло мальчику...

– Но его же могут убить! – закричал Мондрагон.

– Могут, – согласилась Катя. – Запросто. И что теперь?

Сантьяго показалось, что он играет роль в пьесе Ионеско или Беккета. Его мозг отказывался воспринимать реальность происходящего. В той жизни, которой он жил до сих пор, человека нельзя было убить безнаказанно. Даже парию, даже урода, которому не место среди цивилизованных людей, разрешалось лишь сдать представителям Службы генетического контроля для последующей депортации