Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

— Объясни толком, не умничай.

— Смотри, конфедераты сводят польских переселенцев в отдельные части. Даже офицеры там по большей части из ляхов. Причём янки делают тоже самое, я читаю газеты Севера, их доставляют свободно.

— Знаю про газеты, не отвлекайся на ерунду, что с поляками не так?

— Да то, голова ты садовая! Паны кого в своих бедах винят? Россию! Так было и так будет — ненавидят они нас, Сашка. Как угнетателей и душителей свободы.

— Так мы в Америке, какая ненависть. Тут свободы хоть ведром черпай.

— Э, моряк ты моряк. Артиллерист бы сразу понял.

— Отставить спесь учёную! Я, между прочим, морской артиллерист! Сам-то за что из университета вылетел?

— То давняя история, молод был, мир повидать хотел. А про ляхов очень просто — готовят и Союз и Конфедерация их воинские части, для выставления против Русской Америки после заключения мира между САСШ и КША. Поляки Россию ненавидят с пелёнок, с матери молоком ту ненависть впитывая. То, что бунтарей убрали из Европы, то хорошо для успокоения Царства Польского, или королевства, чёрт пойми как его сейчас называть. Но горючий людской материал, противороссийски настроенный, он здесь теперь, в Америке.

— Больно ты умный, прапорщик отставной! Тебе не в техасской дыре штаны протирать, а в Генеральном Штабе заседать. Или, самое малое, при наместнике Русской Америки департаментом верховодить.

— Не прапорщик — подпоручик! Как раз за записку о вероятной в будущем польской угрозе заокеанским губерниям Российской империи, произведен его высокопревосходительством, графом Образцовым в следующий чин, из отставки отозван. Таких «штатских офицеров» в Российско-Американской Компании хватает.

— Шпион, значит? А Николай тоже «штатский офицер»?

— Не шпион, а думающий гражданин на службе Отечества. Шпионы не вино пьют, а у северян мониторы подрывают. Мы же с Николаем люди мирные, тихие, правда, Никола?

Николай Рождественский что-то промычал в ответ, не вставая с кровати. К выпивающим отставной прапорщик Добровольческого корпуса присоединиться на пожелал, молча «давил кровать», уставясь в потолок. На табурете лежала роскошная трость, подарок адмирала Истомина, отметившего отважного работника порта, отстоявшего флотские склады от банды мексиканских грабителей, вскрывших заднюю стену продуктового склада. Николай, обнаружив взлом, не побежал за помощью, хладнокровно достал револьвер и перестрелял шестерых из семи членов банды. Потом, правда, напился до беспамятства, — в числе грабителей оказались две девушки, переодетые в мужские костюмы…

Одна из мексиканок-воришек по счастью осталась цела, но её сестру, жениха и двух братьев Рождественский убил, попадая грабителям точно в голову. Третий Калифорнийский батальон Добровольческого корпуса — не шутка! Прапорщик Вихров мог бы гордиться питомцем, да погиб снайпер Леонид Леонидович под Луисвиллем, нащёлкав за сотню «скальпов» янки. Про гибель Вихрова говорили разное — дескать, оставшись прикрывать отход роты, герой забрал все патроны и перебил великое множество нападавших, последнюю пулю истратив на себя. По другой версии, «дядя Лёня» последним зарядом отправил в мир иной вражеского полковника (не смог снайпер пренебречь такой лакомой целью) за что и был зверски умучен ирландским отребьем, составлявшим костяк дивизии САСШ, штурмовавшей Луисвилл в тот раз.

Но метко стрелять Николая и Арсения «дядя Лёня» выучить успел. По правде говоря, Рождественский собирался достать второй револьвер и «завалить» седьмого мексиканца, но тот вдруг упал на колени, жалобно заверещал, шляпа слетела и бандит оказался девчонкой, даже в сумерках весьма симпатичной на мордашку.

Затем, в комендатуре, выяснилось — шайка сия, составленная из родственников, намеревалась продать украденную со склада тушёнку большой мексиканской банде «полковника Лумпео», изрядно досаждавшей властям Техаса. Девчонка была так перепугана, что сдала место предполагаемой встречи с Лумпео, а когда эскадрон охраны трансконтинентальной магистрали накрыл и вырубил подчистую «повстанцев», незадачливую воришку «амнистировали», вроде как «за заслуги». А куда её девать прикажете? Не с кайлом же выставлять на ремонт пути и не в бордель сдавать…

Барышня прямиком из комендатуры прибежала в домик, где квартировали Веточкин и Рождественский и, мешая испанские и английские слова, заявила, что готова наняться к кабальеро Николас домоправительницей. Ибо он лишил её всех родственников, осталась девушка одна в этом страшном мире и не по-джентльменски бросить её на растерзание грубой солдатне…

— Смотри Коля, как удачно отстрелялся, вот тебе и домоправительница и постелезастилательница, — Арсений переводил сумбурный спич мексиканочки и давился от смеха.

— Э, хватит сочинять, напридумываешь как всегда чёрт-те знает чего!

— Как можно, Коля. Я пошутить люблю, но в таком вопросе обмануть товарища по оружию? Глянь, как же хороша чертовка! Фигурка чудо! А титьки то — торчком! Небольшие пока, так нарастут, ей лет поди шестнадцать, не более.

— Гм, а как зовут? Я в комендатуре то и не подумал узнать.

Арсений резко, громко и отрывисто «выплюнул» вопрос, на который девчонка, на пару секунд замешкавшись, начала отвечать, блея как овечка на живодёрне, перечисляя имена: «Анна-Кончита-Мария-Лючия-Полина-Калина-Малина…».

Когда полиглот Веточкин расхохотался и упав, задрыгал ногами, начал кататься по земляному полу, вздрогнули и Николай и претендентка на должность домоправительницы. Ведро воды, безжалостно вылитое на товарища, вывело Арсения из состояния одержимости бесами «хохотунчиками», такое в батальоне практиковали, добровольцы умели и пошутить и посмеяться…

— Спасибо Коля, вернул в сознание. Только мокрый весь, а бежать надо, через четверть часа с господином полковником сверка актов по шпалам и костылям…

— Не тяни вола за яйца, чего чертовка сказала такого смешного?

— Говорит её крестильное имя слишком сложное для русского уха, а родители давно умерли, потому она взяла одно из своих имён, такое же, как у графини, жены русского посла.

— Как у кого? Какой графини? Чёрт! Моника, что ли?

— А ты догадливый, Коля. Госпожу Мезенцеву кто графиней, кто княгиней обзывает. А по сути, она такая же мексиканская девка, как эта вот. Но имечко модное, в Техасе почитай каждая вторая нынче Моника. Ладно, побежал, опаздываю. Так и рвану, по жаре обсохну, пыли вроде нет.

— Э, а с этой бестией что делать?

— Почём мне знать? Хочешь дострели, хочешь прогони. Только не уйдёт, поверь. Как собачонка побитая будет сидеть у дверей, немым тебе укором. Смирись, Коля. Выбрала тебя сия барышня и судьба твоя ведома прорицателю Арсению до доски гробовой.

— Чего?

— Да ничего. Сегодня роковую брюнетку на службу примешь, через неделю, если не раньше, спутаешься с последовательницей госпожи Мезенцевой, в церкву православную приведёшь, окрестишь Моникой Николаевной. Женишься, детишки пойдут. Да погоди сапогами кидаться, чёрт хромой, дай договорить.

— Ну!

— Графский титул выслужишь!

— Не понял.

— Смотри, хромота твоя и трость прям как у Дмитрий Ефимыча Кустова, бабу зовут точь так, как у его превосходительства Мезенцева, проживаешь