Возвращение Ворона - Адам Хлебов

Глава 7

— Посмотрите-ка, пожалуйста, какие люди к нам пожаловали, — он развёл руками, будто бы встретил старого доброго приятеля, — проходи усаживайся поудобнее Илья Осипович, гостем будешь.

Я прошёл в комнату и уселся за стол, напротив него на лавку. Он продолжал улыбаться, но на меня никак не действовало его притворное гостеприимство

— Налейте чарку мужичку с дороги, чай устал он, — приказал Васька своим сообщникам.

Я посмотрел на него исподлобья и сказал, что некогда мне с ним водку. Я по делу пришёл.

Васька — Губа, будто растерянно осмотрел стоящих рядом мужиков, потом он деланно развёл руками, пожал плечами и продолжил:

— Ну не пьёшь — так дело твоё. Уважаю тебя за мужской стержень и прямоту. Вижу, что есть в тебе сила мужская, пацан. Раз пришёл дела обсуждать — говори.

Он посмотрел на меня и хитро щурился. Такой подход не предвещал ничего хорошего. В иной ситуации он бы со мной не церемонился.

— Должок я пришел твой вернуть, — я снял котомку и стал доставать монеты. Затем извлек вторую часть из одежды, и наконец, снял пояс.

— Долг платежом красен, — он одобрительно кивал, — ты молодец-то какой!

Его вежливое обращение наводило меня на нехорошие мысли. От его манеры гладко стелить исходило больше опасности, чем от его подельников, жадно рассматривающих, как я извлекаю серебряные деньги из пояса.

— Тридцать тысяч серебром, — отсчитал я, и придвинул горки с монетами Ваське.

— Тридцать тысяч? — он сначала наклонился вперед, опираясь обеими руками о стол, а потом энергично оттолкнулся назад, выпрямляя спину.

— Ну молодец Илья! Ну мужик! смотрите, — он обратился к головорезам в комнате, — смотрите, как младший за старшего брата впрягся. Всем бы таких братьев. А?

Он продолжал улыбаться.

— А остальное? — спросил Губа, вздернув брови домиком.

— Какое остальное? В расчете мы. Вороновы теперь тебе ничего не должны! — отрезал я.

— Ты не горячись, не горячись. Я знаю, ты теперь боярин уважаемый, серьезный. Вес имеешь не по годкам. Сам Государь тебе парчовый кафтан жаловал. Так?

Я не ответил, ждал что он скажет дальше и к чему клонит.

— Поместье тебе даровал, дай Бог ему, Князю нашему Великому здоровья

Он сделал паузу и вывалил свой козырь.

— Парень ты что надо, да вот братец твой гнилой и поганый. Как прознал, что тебе жаловали серебро и Вороново, так пришел, собака, ко мне отыгрываться в кости. Мужики не дадут соврать — я его, как только, не отговаривал.

Он посмотрел на окружающих, те заискивающе закивали в подтверждение его слов. Значит слухи о моей награде облетели не только магическое сообщество, но и столичный воровской мир.

— Вообщем, играл он поначалу, даже выигрывал. А потом разом всё спустил. И долг не отыграл и поместье мне проиграл.

Я молча обдумал сказанное. В том, что они сами расставили ловушку и загнали туда моего братца, Петра Воронова — это факт. С него станется отыгрываться.

По законам, из-за возраста, я еще не мог распоряжаться имуществом и деньгами семьи за пределами монастыря.

Петр был старшим мужчиной в семье и имел преимущественное право на управление семейными капиталами.

— Сколько ты хочешь за поместье? — громко спросил его я.

— Ну сколько… — он как бы эхом повторил мой вопрос. Откинулся назад, подняв подбородок, поднял глаза к потолку. Губа потер руки в предчувствии большого куша.

— Не знаю сколько. Вон, вчера Жаботинские приценивались, как назовут цену, так и буду понимать сколько.

"Ах, тыж скотина Петя, Петушок!" Промелькнула мысль в моей голове.

По моим прикидкам поместье стоило не меньше пятидесяти тысяч. В моем сундуке еще оставались немалые деньги. Мы могли бы купить другое поместье не хуже Вороново.

Но Жаботинские желали взять верх надо мной перед дуэлью. Они хотели публичного унижения.

Слух о том, что Вороновы в два дня промотали все царские награды и снова нищенствуют, а Жаботинские из милосердия погашают их долги перед лихими людьми, навсегда бы сделал представителей нашего рода изгоями.

А это совершенно не входило в мои планы.

— Сто тысяч, — я назвал сумму вдвое превосходящую цену. Жаботинские удавились бы платить столько.

У Васьки брови полезли на потолок.

— Двести!

Он и не ожидал предложенных мною сто тысяч.

Я встал из-за стола.

— Девяносто. Следующее предложение будет шестьдесят. А нет, так пусть тебе Жаботинские платят

— Хорошо, сто пятьдесят, — он понимал, что не мог меня принудить.

— Мне пора. Василь, не ценишь ты ни своё, ни мое время.

Я встал из-за стола. Моя дерзость и деловитость ввела мордоворотов в замешательство. Они, конечно, были в силах меня задержать, но зная о моем кафтане не рисковали. Я был под защитой Великого Князя.

— Ладно, ладно. Я пошутил. Сто так сто. Но не вздумай надуть меня. Я твоего Петюню на кусочки порежу, — он кивнул и в дверь за моей спиной ввели парня со связанными за спиной руками.

— Привет братишка! Ты вроде, как возмужал, повзрослел на год с нашей прежней встречи — он улыбался мне.

Значит, Петр у них в заложниках. Я бы, конечно, такому родственнику голову бы проломил сам, но сейчас Васька Губа внимательно сканировал мою реакцию. И думал он о том, сможет ли он выдоить из меня все деньги или нет.

Хрен тебе, губастый. Я сам тебя выжму на сухо. Дай только срок. Ты будешь не рад, что связался с Вороновыми.

— Здравствуй, Петр. Как ты себя чувствуешь? Как с тобой обращаются?

— Да вроде не жалуюсь, братишка. Кормят, пить дают, воздухом дают дышать.

Я обернулся к Губе.

— Василий. Ты человек серьезный, я все понимаю. Но у меня свои условия. Больше никаких игр с Петром. Это раз. Чтобы принести денег мне нужны гарантии, что ты не договоришься с Жаботинским и не возьмешь деньги с обоих. Ты человек лихой и ума тебе на это хватит. Это два. Чтобы принести такую сумму, мне нужна неделя. Это три. Ну и ни один волос не должен упасть с головы брата.

Губа присвистнул, как бы удивляясь

— Я чё-то не пойму, кто из вас старший брат-то? — он посмотрел презрительно на Петра, — про играть, братана твоего и Жаботинских заметано. Мое слово кремень. Но срока тебе три дня. И еще. Ты про мое боярство не забыл? Должок за вами. За Вороновыми.

Его глаза налились кровью, и он теперь снял со своей рожи маску благодушия. Передо мной снова сидел душегуб, бандюга, готовый покалечить, убить за пол сребреника.

— Ты это, не забывайся с кем разговариваешь, — я отвечал