Надлежащий подход - Ирина Сон

я увидел стопки чистой посуды, накрытые полотенцами, банки с ложками и – сердце забилось быстрее – ножами. Ножи стояли особняком, в отдельном горшке, наполненном мелкой-мелкой речной галькой. Солнце лилось через узкое окошко и падало прямо на них, играло на отполированных деревянных рукоятках, придавало блеск острым лезвиям, торчащим из горшка наполовину. Ножей было навскидку штук двадцать, и места в горшке хватало еще на столько же. Звуки и гомон со стороны кухни подсказывали, что недостающая половина сейчас использовалась.

– Ну, чего встала? – прикрикнула на меня кухарка.

Она влетела в каморку, шлепнула передо мной таз с новым раствором, подхватила другой, с посудой, и снова юркнула на кухню. Меня нетерпеливо подтолкнули сзади.

Я заставил себя развернуться и уйти. Ножи от меня никуда бы не делись, а брать их вот так, не подумав, рискуя быть схваченным у всех на глазах, было бы верхом глупости. Да и пропажи сразу бы хватились. А вот после ужина, когда готовить уже не надо…

Да и учитывая всеобщую любовь к незапертым дверям и вездесущность детей, избавляться от татуировки нужно было после отбоя. В идеале – сегодня.

Это была плохая идея. Это вообще идиотская идея – срезать татуировку в кишащем инфекциями месте с подорожником и цветочками в качестве кровоостанавливающих средств. Но другого выхода я не видел. Да, можно было бы устроить небольшой химический ожог подручными средствами – чистотел на поле я видел – но тогда бы рисунок исчезал постепенно, как минимум месяц. Так долго ждать было очень опасно. Я подумывал прижечь дракона чем-нибудь раскаленным, но отказался и от этой мысли. Такой ожог заживал бы еще сложнее, пигмент мог всего лишь размыться и не сойти.

На ужин я надел наряд Лу Тан – у него были самые широкие рукава. Отправился в заветную каморку одним из первых, когда основной поток еще ел. Быстрых едоков было довольно мало, а кухарки не забирали полупустые тазы. Так что я быстро заскочил в каморку, выхватил из горшка среднего размера нож, протолкнув рукоять под заранее надетую на предплечье резинку для волос, и спокойно пошел дальше. Второй набег был совершен на ледник. Поскольку большинство оставалось на ужине, я спокойно и почти открыто забрал из ледника кулек с замороженными грибами. Чтобы они не разморозились до отбоя, завернул их в одеяло.

Итак, из обеззараживающих средств у меня имелись горящие свечи да ядреное местное мыло. Из кровоостанавливающих и заживляющих – сорванный по пути подорожник с тысячелистником. Из обезболивающих и сосудосуживающих – замороженные грибы. Не самый лучший арсенал, но на безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Грибы почти сразу после отбоя отправились сначала в кусок ткани, а потом в лифчик – устраивать дракону локальное обморожение.

С вечерним звоном колоколов я запер дверь на крючок, подпер её для надёжности стулом и приступил к операции.

Я подточил нож о подобранный у порога кусок брусчатки. Сделал мыльный раствор в толстобокой глиняной кружке, которая нашлась на полках в шкафу вместе с ложкой и деревянной миской, помыл и нашинковал растения. Безжалостно пустил на тряпки одну из постиранных сорочек, прополоскал их в кружке вместе с ножом, как следует прокалил лезвие в огне, чтоб точно убить всю возможную заразу. Постелил побольше пакетов от одежды на пол, чтобы не запачкать всё, и открыл зеркальце. Оттуда на меня посмотрела бледная физиономия с жуткими горящими глазами.

Я ненавидел человеческую кровь. Если к крови животных был безразличен, то человеческая повергала меня в панику и предобморочное состояние. И не столько из-за вида, сколько от осознания, что больно такому же разумному, как и я, существу. А теперь мне нужно было себе же причинить боль, используя в качестве обезболивания один лёд. Отпетый мазохизм.

Татуировка у меня была в половину ладони.

– Не пытайтесь повторить это в домашних условиях, – пробормотал я, закусил черенок ложки, прикрыл рот и нос одним из кусков ткани, вытащил грибы и пощупал тату. Кожа вокруг побледнела, прикосновения почти не ощущались. Я протер её холодным мыльным раствором и занес нож. По венам побежал адреналин. Первый разрез – в нос ударил запах крови, и рука предательски задрожала. Я увидел в зеркале алые струйки и задохнулся, чуть не выронив нож.

Кровь! По груди поползла кровь!

Почему сознание не уплыло, непонятно. Наверное, потому, что вывернуло от запаха сразу. Я отодвинул испачканную тряпку и скорчился над пакетами. Кровь тихо закапала на них. Сердце бешено заколотилось, будто после долгого забега.

– Деваться некуда. Надо резать, – пробормотал я, пытаясь справиться с накатившими слезами. – Давай, Тихон Викторович. Это реально. Всего-то какой-то кусочек кожи. Ерунда. Давай, ты же хочешь жить? Давай…

«Я не умею! Я никогда этого не делал! Это невозможно! Я фармацевт!» – орал внутренний голос.

«Ты актер. У актера нет своего лица, но перед ним открыты все профессии человечества. Чем больше ты умеешь – тем больше лиц примеришь. Чем больше лиц примеришь – тем больше ты умеешь», – холодно напомнила мама.

– Вставай. Иначе ты умрешь. Представь, что это не ты. Это делаешь не ты, – тихо сказал я сам себе. – Это кто-то другой. Безжалостный, холодный, привыкший… Палач. Да, тебя нет. Есть палач.

Фармацевт во мне в последний раз тонко взвизгнул и растворился под натиском воли, обратившись в невесомую призрачную пелену. Сознание подернулось ею, чуть исказилось и… поверило. Пальцы перестали дрожать. Тошнота и паника отступили.

Я выдохнул, выпрямился и вытер рот куском ткани. Нет. Не я. Умелец. Жесткий, немногословный палач, воин, который не любил свою работу, но в совершенстве знал пределы человеческого тела. Зеркало отразило его непроницаемое лицо и жесткий, хмурый взгляд. Он был сильнее, взрослее, лучше и несчастнее меня. Воин перехватил нож поудобнее, поправил ложку в зубах и двумя уверенными взмахами срезал всё, что нужно.

Это оказалось невероятно больно. Говорила мне мама: «Не делай тату, пожалеешь», но я же самый умный, весь из себя фармацевт-исследователь…

Сознание поплыло окончательно. В голове всё смешалось. Избалованный цивилизацией человек во мне уже сдался, забился в угол сознания и тихо выл, но вылезший откуда-то из более диких и древних времен воин всё еще делал свою работу. Мои руки зажали рану чистыми тряпками, сверху положили ледяной кулек грибов, замедлив кровотечение, потом соорудили повязку из порезанных в кашицу трав. Как убирался, память не удержала вообще. Воду, кажется, я вылил на кусты прямо из окна. Последнее четкое воспоминание было о том, как ведро с окровавленными тряпками встало в угол. Затем меня обняла постель.

Утром