Воин-Врач - Олег Дмитриев

и не упомнишь. Но я теперь знал почти всё, что хранилось в голове у Всеслава, а он ведал очень многое из того, что и я. Хотя многие предметы, вещи и понятия по-прежнему оставались для него загадкой.

Сполоснувшись наскоро над кадушкой и удивившись тому, что вместо привычных зубных щёток и паст тут была канопка, небольшой горшок вроде чашки, с отваром, в котором чувствовались хвоя, полынь и дубовая кора, пошли на двор. Я только подумал о том, что неплохо было бы зарядочку сделать, как привык за жизнь, давая себе послабления крайне редко, как Всеслав согласно кивнул и направился вниз по всходу, приветствуя бойцов. Те желали доброго утра и улыбались ему. И их искренность грела и светила, как летнее Солнце.

На двор начинали подтягиваться те, кто не был занят на постах. Застучали друг о друга палки и шесты — мечники и копейщики, отроки и дружинные, тоже разогревали мышцы.

— Доброго утра, княже! — Рысь, как и всегда, подобрался совершенно бесшумно. Но Всеслав учуял его, ветер донёс запахи. И знакомые, и неожиданные.

— И тебе доброго, Гнатка. Ложился хоть? Хотя не так спросил. Спал хоть чуток? — с улыбкой повернулся князь к другу. Тот сделал вид, что смутился и рассматривает кровлю над гульбищем слева от крыльца.

— Всю-то ноченьку глаз не смыкал, князь-батюшка! Покой твой да сон охранял, не щадя живота, — завёл он привычную песню.

— Пуп-то не намозолил ли? Живота он не щадил! Своего или другого какого, белого да мягкого? — под гогот дружинных поддел Всеслав хохочущего Гната.

— Ничего, ну вот ни зёрнышка макового от тебя не утаишь, княже! Что с вас, чародеев, взять?

— Постучим железом, друже? Порадуем Деда? — кивнул я на прохладное осеннее Солнце, выползшее над коньками построек едва ли наполовину.

— А чего бы и не порадовать? — согласился он и потянул меч, что носил в заплечных ножнах.

Они, мечи, были у нас почти одной длины. Мой, от отца доставшийся, и Рысьин, с бою взятый у северных находников. «Дай-ка я» — будто шагнул вперёд Всеслав, и я привычно «отошёл от панели управления».

За нашей утренней пляской следили все, даже, кажется, Яновы снайпера с крыш. Хотя это вряд ли — у того дисциплинка в отряде была крепкая. Все помнили, как одному из своих, какому-то даже не то двухродному, не то трёхродному брату Ян перехватил жилу на правой руке, когда тот прозевал земгальский отряд, почти подобравшийся к нашему лагерю на расстояние полёта стрелы. Потеряв возможность держать лук, он стал бортником где-то на моих землях, под Усомлей, вроде бы, и теперь исправно слал мёд, воск и озёрную рыбу, что коптил по каким-то их родовым рецептам. Передавая низкий поклон и вечную благодарность за то, что остался жив.

Мечи кружили, набирая скорость. Мы скользили друг вокруг друга, будто в танце, переходившем в лихую пляску. Я видел, что Рысь даже не в треть силы рубится, и был благодарен ему. Князю больше года не выпадало шанса вот так, во всю мочь, помахать отцовым подарком. Но теперь он отводил душу, наслаждаясь каждым движением. Темп нарастал, и вот уже полосы мечей сливались в сверкающие круги, и не каждое наше движение успевал ухватить глаз случайного наблюдателя. Хотя, случайных-то на подворье, наверное, и не было.

Пляска оборвалась вмиг. Рысь прижал рукоять меча к сердцу, и чуть склонил голову. Он чуть вспотел, но дышал ровно и глубоко, будто кто-то другой только что махал двумя килограммами стали с такой скоростью, что и не углядеть. Я дышал тяжелее, зато поту было меньше. Год тюремной диеты лишнему весу не способствовал и нагулять жирка не дал. Отсалютовав другу мечом, я убрал сталь в ножны. Снова поразившись тому, как легко и свободно это получается у тренированного тела. А ведь это не деревяшка тренировочная, вроде тех, какими снова замахали после завершения нашего спарринга отроки. Это булат, да наточенный так, что хоть волос строгай им. И понятно, что в этой сшибке никто из нас не колотил «кромку в кромку», мечи сходились плашмя.

— Шагай давай, дурища! Ночью надо было спать! — раздалось за спиной справа.

Из подклети выходила заспанная девка с двумя вёдрами и ковшом, что цеплялся изогнутой ручкой за одно из них. Кажется, одна из тех самых пав-лебёдушек-журавушек, что вчера остались в бане «поддавать жа́ру». Судя по заблестевшим глазам Рыси, я угадал. Следом за ней вышла и Домна, это она придавала девке ускорения:

— Видишь — намаялись князь с сотником, дай ополоснуться им, чего замерла-то?

Если судить по горевшим щекам, блестящим глазам с тенями под веками, припухшим губам и, так скажем, чуть скованной походке, ночь у светловолосой с вёдрами удалась вполне. А вот приход утра она, кажется, заспала, за что и получала теперь порцию начальственной критики. Которую вряд ли слышала, потому что не сводила глаз с Гната, что светился, как фара от БТРа и щурился, как сытый и довольный кот. Большой, смертельно опасный, но вот конкретно сейчас — умиротворенный полностью.

Блондинка поставила вёдра и шагнула к нему с полным ковшом, не обратив внимания на то, что Рысь вполне прозрачно намекал кивками и движением глаз в мою сторону, что ему умываться первому не по рангу.

— Ох ты ж наказание моё, дал же Бог дур пустоголовых — умишко и так куриный, так и тот вчера в бане обронила, — подскочившая Домна под смех бросивших тренировки парней и мужиков отчитывала подчинённую. Которой, кажется, по-прежнему было решительно всё равно. Хорошо укатал, знать, Рысь за ночь.

В руках у зав.столовой образовался серебряный ковш, с чеканкой и каменьями, из какого, наверное, и царям умыться было бы за честь. Хотя до царей, если верить школьной программе, оставалось ещё лет пятьсот или около того.

— Не побрезгуй, князь-батюшка, водица ключевая, студёная, — завела она умильным голосом, переключившись так резко, что я аж брови вскинул. Но стянул рубаху, осторожно, чтоб не шаркать по шву, и склонился перед здешним «бабьим командиром».

Вода и впрямь оказалась ледяной и бодрила похлеще любого кофе. Подождав, пока я наплещусь вволю и сгоню лишнюю воду ребрами ладоней, Домна протянула мне широкий рушник.

— Да что ж ты на портки-то льёшь ему, растыка⁈ — продолжила костерить блондинку зав.столовой, — вчерашний пожар залить решила? К себе лей, бе́зумь! Никак последний разум отстучал он тебе вчера об лавку⁈

Мужики