Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

— Ой, да ладно, не преувеличивая! Ну, хамовит Игорь бывает, особенно с теми, кто ему наступает на любимую мозоль. Его любимую «Вершину» ты спел явно лучше, чем он. Вот он и решил немного за твой счёт приподнять свой пошатнувшийся авторитет.

— Тань. Ни перед какими хамами я извиняться не буду. Я его руками не трогал, а пытался вырваться. Вон, кто хочешь из девчонок скажет. Он сам засунул руку за мой пояс и не хотел отпускать. Он что, ко мне претензии имеет? Может заявление в милицию напишет, что я ему руку сломал? Тогда я обвиню его в сексуальных домогательствах. Мне ещё, между прочим, восемнадцати лет нет.

— Каких-каких домогательствах? — захлопала ресницами Татьяна.

— В сексуальных. И ты почему за него заступаешься? Он вас кинул, а ты за него?

— Нам тебя не хватает, чтобы Находкинцев побить. А он требует от тебя хотя бы извинений.

— Да, хрен ему, а не извинения. Пусть вести себя научится. Вы для него даже не пресмыкающиеся, а жучки-паучки. Он на вас как на козявок смотрит. Тоже мне — альпинист. А все остальные — мусор. Будет выпрашивать, я ему ещё и вторую руку сломаю, да так, что он вообще в горы не сможет ходить. Или ногу…

— Ну, Миш… Ну, пожалуйста… Ты нам очень нужен. Лучше твоего времени никто из нас твой маршрут не прошёл. И судья сказал, что это лучший результат. Ты ведь, как ящерица. Знаешь на сколько твой результат лучше лучшего нашего?

— Ну? — недовольно нахмурился я.

— На двадцать секунд. Я точно знаю, что и Игорёк так по нему не ходил. Нам нужен этот результат, Мишка. С ним мы точно победим, если не сорвёмся.

— Вот, чёрт! — ругнулся я.

Мы в палатке остались одни. Татьяна всех выгнала под дождь. Она просто сказала:

— Мне с ним поговорить надо по поводу завтрашнего дня.

Сказала и все перестали ржать и глумиться. Сказала и все ушли. Сказала и я «поплыл». Что за голос у неё был? Завораживающий и, одновременно, острый, как сталь. Очень тонкая и очень крепкая сталь, которая режет без крови.

— Тань, ну без меня справитесь. Или пусть он первый извиняется.

— За что?

— Что хамски меня мацал. Не знаю я его мотивы, и знать не хочу. Пусть извиняется первый.

— Мацал, — Татьяна скривилась. — Слово то, какое подобрал. Он на такую формулировку не согласится.

— Тогда всё. Я умываю руки.

— Пойду, — вздохнула Татьяна. — Поговорю.

— Ну и зря. Он же ничего не видит, кроме своего альпинизма. А мне, например большие горы нафиг не нужны. Да и тебе. А он пришёл к вам сначала добренький такой, а потом решил из вашего «турклуба» сделать альпинистов. А когда вы послали его, он и стал выёживаться. Всякие глупости про вас распространяет. Рубин моей маме такого про вас наговорил, что она меня с трудом отпустила на эти соревнования. А ему, откуда знать, как не от Игорька вашего? Он же с ним в горы ходит.

Татьяна нахмурилась и немного постояла, глядя в пол палатки.

— Это ты зря так… Не надо наговаривать на людей, если не знаешь наверняка. Игорь не такой. Ты не знаешь его. У него есть, конечно, мания величия, но он ведь всё равно нам помогает… Да и знают его уже… Он перспективный альпинист, Миша.

— И что я лезу не в своё дело? — подумал я.

— А что у вас с ним произошло? — Татьяна оторвала взгляд от пола и улыбнулась. — Так, взревновал он тебя. Ты вон, какой стал! Стройный, красивый… Все девчонки только про тебя и шепчутся.

— Да, ладно, — я почувствовал, как заливаюсь краской.

— Ты сильно изменился, Мишка, — голос её дрогнул. — Даже я немного, э-э-э, озадачена. Улыбка у тебя обалденная. И глаза голубые-голубые, особенно, когда ты смотришь вверх. Я сегодня на тебя сверху посмотрела и чуть не рухнула. У тебя, словно голубые лучи в глазах.

— Скажешь тоже, — смущённо выдавил я и вспомнил, как смотрел на неё, когда страховал внизу. Да-а-а… Смотрел я с вожделением, надо признаться. А что, нельзя? Если формы привлекательные, то почему на них не смотреть? Тут скалолазание легко поспорит по «зрелищности» даже с фигурным катанием и женской гимнастикой. Понимаю я Железняка, почему он на соревнования скалолазок ездит. В горах такие формы на скалах редко-редко увидишь, глядя снизу вверх. Кхм-кхм… И понимаю его ревность. Как же? Это же его прайд, так сказать… Любая с ним…

— Тпру-у-у… — сказал я сам себе. — Всё-всё-всё… Хе-хе… Я себе уже поляну расчистил, и лезть в тонкие отношения излишне. Надо о сегодняшней встрече думать.

Я вдруг потерял интерес к скалолазанию. Резко. Раз, и отрезало.

— Знаешь, Таня, не стану я перед ним извиняться. Особенно после твоих слов про то что он меня взревновал к вам всем. Вот, охренеть просто, какой он альфа-самец!

— Кто-кто? — округлила глаза Татьяна. — Альфа-самец⁈ Кто это?

— Ну, не знаешь, что ли? — снова смутился я.

— Хе-хе-хе… Альфа-самец…

Она похмыкала, глядя на меня.

— А ты, значит, против, чтобы он был «альфа-самцом».

— Ой, Таня, прекращай вгонять меня в краску, — разулыбался я, пряча взгляд. — Какой из меня… Кхе-кхе…

— Не знаю, не знаю, — сказала она задумчиво. — Значит, не будешь извиняться?

Я смотрел на неё, улыбаясь. Покрутил молча головой. Она посмотрела мне в глаза. Я в её. Мне нравилась их болотная зелень. Я вообще люблю зелёный цвет.

— О-о-о-х! — вдруг сказала Татьяна.

Мне показалось, что по её телу пробежала дрожь, и её колени чуть подогнулись.

— Ах! Ты прямо демон-искуситель какой-то, — сказала она вдруг очень серьёзно. — В твоих глазах и утонуть можно.

— Можно, — сказал я тоже серьёзно и отвёл взгляд, — но не нужно.

Честно говоря, я что-то такое почувствовал. Словно притяжение какое-то. Но не меня к ней, а её ко мне… Словно она падала в мои глаза… Словно, если бы ещё немного захотеть, то она бы прильнула ко мне.

Татьяна встряхнула головой, отвела взгляд, уставив его в пол, и, снова нахмурившись, уже снизу вверх, искоса и осторожно посмотрела на меня.